Геннадий Фиш - В Суоми

В быстрых, порожистых реках, проложивших свой путь по гранитным ложам, в перепадах между бесчисленными озерами, лежащими на разных уровнях, таится огромная энергия, неистощимые запасы бездымного «белого угля».

Однако строительство гидростанций до войны здесь искусственно сдерживалось. Англия и Германия, основные покупатели продукции местной лесной и бумажно-целлюлозной промышленности, были заинтересованы в сбыте на финском рынке своего каменного угля.

Вместо того чтобы питать турбины неистощимой энергией «белого угля», Финляндия перед войной сжигала в топках электростанций два миллиона тонн дорогостоящего английского импортного каменного угля.

Лишь после войны правительство, в которое входили представители Демократического союза народа Финляндии, приняло и начало осуществлять план, по которому предстояло воздвигнуть двадцать новых гидроэлектростанций на реках Оулу, Кеми и других. В результате этих работ производство электроэнергии ныне утроилось, и зависимость от привозного английского или рурского угля постепенно сходит на нет.

— «Белый уголь» сейчас, — сказали мне, — уже служит источником девяносто пяти процентов электроэнергии, расходуемой нами.

Более того — электричество стало даже предметом вывоза. Вступила в строй гидростанция, которая энергию реки Патсо — тепло и свет — передает в Советский Союз, в соседнюю Мурманскую область.

Мы возвращались с Пюхякоски в Оулу. Река, теперь уже с левой руки, то подходила к дороге, то снова скрывалась за соснами, стволы которых от заходящего солнца светились оранжевым пламенем.

— Скажите, что это за Народный пенсионный фонд, который вкладывает такие огромные суммы на строительство гидростанций? — спросил я у Торви.

— Пенсии по старости у нас полагаются мужчинам с шестидесяти пяти лет. Ну, а отчислять в этот пенсионный фонд каждый начинает с восемнадцати лет ежемесячно по два процента со своей зарплаты. И так платит весь трудовой народ. На текущих счетах у каждого скапливаются большие деньги… А деньги без дела лежать не любят. Да это и бессмысленно. Надо их пустить в оборот, — объяснил мне этот понимающий толк в коммерции кооператор.

Гидростанции стоят дорого. Затрачиваемый на них капитал дает прибыль не сразу. Приходится много лет ждать. Вот почему капиталисты не хотят вкладывать средства в строительство гидростанций, хотя отлично понимают, что без электроэнергии не может развиваться народное хозяйство. На помощь монополиям и приходит Управление фонда народных пенсий. Оно вкладывает свои деньги в строительство гидростанций. Немалые средства вносит и государство, то есть дает на стройку деньги, которые собраны непосредственно с рабочих и крестьян — в виде налогов.

Так, не вложив ни пенни из своих капиталов, получают дешевый ток предприятия акционерных обществ, тех самых, на которых эксплуатируются и рабочие, чьи отчисления и налоги вложены в гидростанции. Пенсионный фонд, правда, получает за свои вложения какие-то проценты, но это очень низкие проценты, на которые капиталист не согласился бы. Частные же капиталы устремляются при таком обороте дел в целлюлозную, бумажную, текстильную и другие, самые прибыльные, приносящие наибольшую прибавочную стоимость, отрасли промышленности, работающие на дешевом токе от станций, созданных на средства, взятые у народа. Так на самом деле народные отчисления и государственные налоги помогают увеличивать доходы монополий и их влияние на политику!

«Вот вам, — говорят правые социал-демократы, — пример народного капитализма, общественная собственность на средства производства, образец постепенного, безболезненного, без классовой борьбы, врастания в социализм!»

— Народ вкладывает средства, а прибыль получают капиталисты! Это и есть их пресловутый народный капитализм, врастание в социализм, если верить ревизионистам. Понятно? — спросил Торви.

Мне было понятно, о чем он говорит. Недавно в программе Социал-демократической партии Финляндии я прочитал, будто в этой стране «капиталистический строй уже превратился в строй, частично опирающийся на общественную собственность, и… продолжает постепенно превращаться в социалистическое плановое хозяйство…».

По всей видимости, в это прославляемое таннеровцами «планирование» входит и то, что налоговое бремя трудящихся все время увеличивается, тогда как подоходный налог на акционерные общества, который при правительстве Мауно Пеккала в 1949 году достигал 50 процентов, затем последовательно был снижен до 32 процентов.

Уже одна только эта льгота по налогам, к примеру, дала капиталистам в 1957 году 13,5 миллиарда марок!

Торви притормозил автомобиль около сельского магазина.

Сияющий огромными витринами, этот магазин входит в сеть Союза рабочей кооперации Оулу, и Торви решил воспользоваться случаем узнать, как идут здесь дела. Положение кооперации в те дни было трудное. Банки резко уменьшили кредит и требовали срочного возврата полученных ранее ссуд.

Отряхнув снег с ног, мы вошли в сельский магазин, который по оборудованию и разнообразию товаров мало чем отличался от столичных.

Осмотр магазина отнял немного времени, и мы едем дальше по заснеженной дороге.

— А ведь деревня, через которую мы проезжаем, — говорит Торви, — известна всей стране. Здесь, говорят, и вырастают самые красивые девушки страны… Одна из них родилась вот в том богатом доме… А родительский дом другой мы уже проехали.

В шутке Торви была и правда. Обе девушки — дочка аптекаря и дочка лесоруба — прославили своей красотой эту деревню. Одна на ежегодном конкурсе красоты была провозглашена Мисс Суоми, другая — я запамятовал — не то всемирной Мисс Универсум, не то Мисс Европа.

Так вот, Мисс Суоми вышла замуж за какого-то заграничного миллионера, другая Мисс и сейчас работает маникюршей в Хельсинки, привлекая дополнительно клиентов в парикмахерскую знаменитого универмага Стокмана.

Торви рассказывает, что как-то за столом сошлись оба отца — богатый и бедный — и стали говорить, как получилось, что у них такие красивые дочери.

— И когда они уже изрядно заложили за галстук, то установили, — продолжает, сдерживая улыбку, Торви, — что и тот и другой в вечер, когда зачинали своих дочерей, пропустили не одну рюмочку ликера. И хотя с тех пор прошло двадцать лет, они точно вспомнили, какой именно марки был ликер. Кажется, «Месимарья».

— Это, конечно, реклама, организованная ликерной фирмой?

— Я тоже так думаю, — засмеялся Торви. — Но если хозяйничание «двадцати семейств» таннеровцы рекламируют как социализм или как «народный капитализм», то реклама ликера не такое уж большое зло. О, у нас много тратится на рекламу! Вероятно, она себя окупает…