Екатерина Шевелёва - Испытания

— Отклонился от темы, — холодно заметил Озолов.

— Не так уж отклонился… Вы сказали однажды, что социализм — это общественный строй с очень высокой организованностью. Это верно. Но у нас на заводе есть опасность: не «заорганизоваться» бы нам так, что никто рта не сумеет раскрыть без предварительной зубрежки и не держа в уме мнения уважаемого директора!

— К чему ты это все? — с прежней холодностью поинтересовался Озолов.

— А вот к чему: человек устроен так, что ему для хорошего настроения и самочувствия надо — вынь да положь! — быть самим собой. В том числе иметь возможность высказаться полностью, откровенно. Где же? На собрании? По бумажке? Дома? Так вы правильно только что сказали: у жены да у матери времени нет! На постирушку времени сплошь и рядом не хватает, не то что выслушивать мужа или сына… Так где же? Получается, в лучшем случае в бытовке, в худшем — в подворотне, где выпивают пополам, а чаще «на троих». Иной раз в снег или в дождь — и все-таки с откровенным разговором! Итак, — с горечью заключил Иванов, — к одному из самых отрицательных явлений, к пьянству, случается, ведет одно из самых хороших стремлений человека: быть человеком. Выражать себя как человек, а не как… попугай. Парадоксально, но факт!

— А я считаю, — негромко сказала Зоя, — что пьянство от нашего неумения воспитать в человеке высокие мысли и чувства… Любовь. Чувство долга. Чувство ответственности. Широко. Ну даже перед историей! По-моему, товарищ Вагранов хорошо написал, что надо развивать духовные потребности…

— Я об этом и говорю, Зоя. Неужели непонятно, что именно об этом? — пожал плечами Иванов.

— Забрались в облака! На землю спуститесь, — проворчал Озолов.

— Есть приказ спуститься с облаков к нашему столу! — тоном веселого хозяина откликнулся Олег Сергеевич. Но не удержался и добавил: — Может быть, пьянство еще и оттого, что слишком мало у нас на заводе таких кафе, как в литейке!.. Закрывать кафе до конца рабочей смены мы не позволим, Федор Николаевич!

— А я и не настаиваю на том, что я всегда прав! — фыркнул Озолов. — Я доказываю свою правоту делом!.. Могу рассказать тебе откровенно, секретарь парткома моего завода, что представляет собой противник Вагранова, то есть Федор Николаевич Озолов. Точнее: могу сказать, на какого героя Озолов совершенно непохож…

— Нашего! — поправил Олег.

— Чего «нашего»?

— Не «моего завода» — «нашего завода»!

— Ну ладно, моего и твоего завода, — стараясь сохранять добродушие, согласился Озолов.

Он поднялся, подошел снова к застекленному книжному шкафу и, стоя вполоборота, стал отодвигать одну за другой прямоугольные пластины стекол и рассматривать корешки книг. На фоне книжных полок было видно, что директор завода довольно высок. Просто широта плеч и общая грузность фигуры обычно скрадывали его рост. Зоя удивленно отметила также, что директор красив, несмотря на его мясистое лицо, темные очки, череп с каймой рыжеватой щетинки. В профиль не были особенно заметны ни толстый нос, ни тонкие губы Озолова, но выразительно выделялась сильная лепка его лица.

— Нет у вас тут «Битвы в пути» Галины Николаевой?

— Нет, — сказал Иванов.

— А зря. Но хоть помнишь книгу эту? Читал?

— Читал.

Зоя вскочила и выбежала из комнаты. Иванов проводил жену удивленным взглядом.

— Может, скажешь, что я похож на Вальгана? — продолжал Озолов. — Говорят некоторые. А ты перечитай роман и сравни. Приглядись к Озолову — что он собой представляет? Озолов не занимается обманом партии и очковтирательством, не допускает подтасовок, когда недоукомплектованная продукция (допустим, те же панели) признается укомплектованной и за ее счет перевыполняется программа. — Федор Николаевич повернулся спиной к шкафу. — Нет, Озолов не Вальган! — заявил он. — И конфликт другой! Не между карьеристом, забывшим об интересах государства, и коммунистом, живущим этими интересами, а между коммунистами, ищущими наиболее эффективные пути развития народного хозяйства. Мой путь укрепления единоначалия правильный, а ваграновский путь митингования, дискуссий, кипения страстей вместо деловитости — ошибочный путь!

— Ну это еще надо помитинговать, подискутировать, чтобы разобраться, чей путь более правильный, — пошутил Иванов.

— Дискуссия? Это хорошо! Между добрыми соседями спор — одно удовольствие, не правда ли? — прозвучал в коридоре низкий спокойный голос, и на пороге появился Черенцов. За ним Зоя. Еще густые, но уже седые волосы Виктора Дмитриевича, обычно гладко зачесанные назад, сейчас по-мальчишески ершились. Зоя вынырнула из-под его руки, торопливо объясняя:

— Я хотела «Битву в пути» попросить, а Виктор Дмитриевич кому-то дал почитать, я и говорю: «Идемте к нам, у нас тоже битва идет», а Зинаида Михайловна не может, она завтра семинар проводит, готовится, так я Виктора Дмитриевича чуть ли не силой привела.

Черенцов выразительно сверху вниз взглянул на хозяйку дома:

— Силой?

Озолов, Иванов и Зоя рассмеялись. С простодушием, характерным для него в домашней обстановке и в кругу друзей, Виктор Дмитриевич объяснил:

— Зина сама прийти действительно не может и меня не отпускала. Не забывает про мой инфаркт, хотя уже два года прошло. Доктор философских наук, а на эти вещи философски посмотреть не умеет.

— Значит, только кандидата исторических наук привела Зоя Тимофеевна на помощь своему супругу? — сыронизировал Озолов.

— Я очень рад Виктору Дмитриевичу, но сдаваться я не собирался! — серьезно сказал Олег.

— А ведь я согласился только послушать и Зине обещал в спор не вовлекаться, — так же серьезно ответил Черенцов. — О чем все-таки спор? — неспешно поинтересовался он, запросто подсаживаясь к столу.

Олег Сергеевич помолчал, глядя в окно. Зоя тихо вышла. («Наверно, готовить чай».) Как раз напротив, через площадь был их заводской клуб, недавно построенный. По одну сторону высокого, с длинными окнами клубного здания — заводская музыкальная школа, по другую сторону — заводской детский сад, а еще чуть подальше, в молодом плодовом саду, каждое дерево в котором было посажено и выращено участниками апрельских субботников, — заводская поликлиника и стационар. Нет, Озолов не был человеком, заботящимся лишь о своей карьере, о своем личном благополучии… Вспомнил Олег, как Озолов перед праздниками звонил в партком и в завком. «Надо самодеятельность выпустить, пусть рабочие посмотрят на свои заводские таланты. И профессиональных артистов надо им показать с подходящей для рабочего класса программой. Тот, кто целый день у станка вкалывал, вечером хочет спокойно, бездумно отдохнуть, песенку послушать, посмеяться, за «Торпедо» поболеть или за ЦСКА», — говаривал директор.