Екатерина Шевелёва - Испытания

Итак, отгоняя навязчивые видения, художница мысленно перелистывала свои здешние рисунки.

…Дома залиты белесыми лучами полярного солнца, непрерывно скользящего по небу. (Она нарисовала несколько солнц, нечто вроде расплывающейся по небу птичьей стаи, и предвидела упреки за отступление от реализма.) Город окружают фиорды — знаменитые океанские реки. Над ними высятся зеленовато-бурые скалы, пронзенные серебряными клинками снега. (Наверно, опять критики найдут в ее работах влияние «рериховской школы».) Ну что же, Люция Крылатова действительно тяготеет к творчеству как Святослава Рериха, так и его отца, великого русского художника Николая Рериха. Главная улица города упирается в скалу, именуемую Флойфиелле. Другая скала виднеется за остроугольной глыбой церкви, носящей не какое-либо традиционное имя святого, а «Ледовитый океан»!

Августовские тюльпаны — они на других широтах считаются весенними цветами. Похожие на зеленые свечки с разноцветными язычками огня, они сейчас, в конце лета, горят на клумбах под окнами коттеджей и на зеленом газоне возле золотистых деревянных стен лютеранского собора. И на могиле советских воинов, погибших в боях за освобождение чужого города от фашистов.

Здесь вечно летают серые чайки над гранитным моряком и каменной женщиной с детьми — этот памятник военнослужащим морского флота, погибшим в годы мировой войны, установлен на сопке перед зданием школы моряков. Новое здание: серые и темно-зеленые плиты, огромные окна, полузадернутые зеленоватыми шторами.

Новейшая архитектура в сочетании со старыми крепышами — деревянными коттеджами — как бы подчеркивает жизнеспособность города, который растет из года в год, переступая через сопки.

Стоя у борта теплохода, художница смотрела на разноцветные коттеджи, расположенные крутым амфитеатром по горным склонам. На узкую набережную, как бы первый ряд этого амфитеатра. Он был пуст. Никого.

Люция Александровна досадливо поморщилась и поставила свою большую сумку на влажный от морского ветра настил палубы. Сумка была тяжелой, потому что кроме обычного содержимого вмещала купленный здесь американский художественный альбом и советские сувениры, сохраненные к моменту расставания с новыми знакомыми.

Но никто не спешил к теплоходу. Набережная была пуста.

«А ведь обещали проводить нас!» — повторила про себя Люция Александровна.

И новые друзья обещали, и давние — соратники по движению борьбы за мир.

И как раз по инициативе американцев форум завершился конференцией, посвященной памяти их соотечественника, известного художника, борца за мир Антона Рефрежье. Разгорелась дискуссия. Всех разбудоражил чей-то задиристый вопрос: «Не является ли в наши дни призывом к предательству действенного гуманизма тезис о возможности существования искусства для искусства?»

Молодая американка-искусствовед кричала, что да, предательство! И противопоставляла «искусству для искусства» творчество Рефрежье, картины которого, говорила она, рождались в недрах живых сил страны.

Действительно, будучи несколько лет тому назад в туристической поездке в США, Крылатова не раз слышала от самого Рефрежье и от его друзей о крепких связях художника с американскими тружениками.

Когда Антон Рефрежье закончил свой многолетний труд — роспись почтамта в Сан-Франциско на темы истории города, в прессе началась компания нападок на художника, стали раздаваться требования немедленно уничтожить роспись. Люция Крылатова, восхищаясь ею, относя мысленно ее к шедеврам американского искусства, не понимала, что именно могло послужить поводом для газетной шумихи? Объяснили американские друзья: Рефрежье запечатлел на стенах почтамта образы подлинной, не фальсифицированной истории Сан-Франциско. И среди них — мощную забастовку 1934 года, когда рабочие добились восьмичасового рабочего дня, а также — заседание первой сессии ООН, где «звезды и полосы» соседствуют с Красным знаменем Советского Союза.

Председательствовавший на вечере памяти Антона Рефрежье редактор большой ежедневной газеты «Полярный Экспресс» поддержал американку-искусствоведа. Мол, конечно, такие художники, как Рефрежье, — часть творческой динамики современности. Конечно, они ищут символы веры и борются за мир, озаренный ее светом! Редактор язвительно добавил, что защитники тезиса «искусство для искусства» просто-напросто люди ограниченного кругозора и робкого сердца. Они не видят, что явление, называемое нами сегодня фашизмом, есть отрицание права человека думать, творить, развиваться, то есть всего того, без чего зачахнут как искусство, так и сама жизнь…

Редактор «Полярного Экспресса» Фрэнк Юхансон был хорошим оратором и обладал, как отметила Крылатова, очень приятной внешностью. На вид ему было не более пятидесяти лет. Подобно многим северянам, он сохранил безупречную синеву глаз, стройную юношескую фигуру, матовый цвет лица без признака болезненной желтизны, а главное, белозубую молодую улыбку. Кажется, он был склонен к сарказму, но язвительные сентенции свои скрашивал обаятельной улыбкой и открытым искренним взглядом.

Фрэнк Юхансон умел нравиться людям. Он понравился Люции Александровне Крылатовой.

Она тоже выступила на вечере, хотя гораздо лучше выражала мысли не в словах, а в образах — на холсте, на бумаге.

Сказала, что творчество Антона Рефрежье — сильный и страстный призыв к совести людей, к их чувству гражданской ответственности за судьбу цивилизации, за жизнь на Земле.

Кажется, получилось более или менее ораторски, во всяком случае, не очень косноязычно! Она знала и ценила в себе способность преодолевать свою застенчивую нескладицу речи, как только разгорается принципиальный спор, идейно-политическая, да, именно идейно-политическая борьба!

После выступления Крылатову окружила тесная дружеская толпа — люди задавали вопросы, просили автографы. Кому-то она написала короткие пожелания в их блокноты. Кому-то не успела, пообещала написать перед отплытием теплохода.

Председатель вечера попросил ее московский адрес, чтобы выслать воскресный номер «Полярного Экспресса», в котором будет напечатан большой отчет о конференции. Крылатова записала ему в блокнот свой домашний адрес и телефон. Сказала: «Если будете в Москве, позвоните, продолжим разговор о роли искусства». Редактор, в свою очередь, дал ей визитную карточку: «Может быть, когда получите «Полярный Экспресс», напишете свое мнение об отчете?»

Потом редактор несколько неожиданно попросил разрешения задать ей один, как он выразился, уточняющий вопрос, а именно — какое явление она считает самым страшным для современной общественной жизни любой страны? «Равнодушие, апатию!» — воскликнула она.