Екатерина Шевелёва - Испытания

— Видишь, Тишка, послана с борта теплохода, находящегося вдали от берегов Советского Союза. Стало быть, не то что с другой улицы на завод позвонила, а с других, можно сказать, меридианов. Стало быть, зарубежное поручение!

Тишка поеживался и от необычных, никогда раньше не слышанных слов — «заграничная», «зарубежное», «меридианы» и от необычной обстановки: помещение, в котором он находился, тряслось, дергалось и явно двигалось куда-то!

А то, что встретило Тишку потом, было еще более необычным: вокруг блаженно пахло, сверху приятно грело — так, словно большая теплая рука гладила его, дворового пса, по грязной, пропахшей тавотом шерсти. И тут же знакомые руки Марии Фоминичны ласково подтащили Тишку к чему-то приятно блестящему и окунули в огромное прохладное счастье. И он, сам не понимая, как, зачем и почему, быстро, сначала суматошно, а через несколько мгновений мерно, задвигал лапами. И совместился в спокойном, плавном ритме с огромным прохладным счастьем.

Удовлетворенно отряхиваясь, вылез щенок из озера — снова под теплую добрую ладонь солнца. Теперь к ароматам осени добавилось радостное ожидание, внезапно возникшее в собачьей пасти: Тишке принесли полную жестяную миску великолепно пахнущего варева. Умял и с благодарным вниманием выслушал то, что повторил Горелов, держа в руке белый листок.

Выкупанный, высушенный, накормленный Тишка понял важность повторного чтения: по-видимому, нечто очень серьезное поручалось караулить Горелову; более ответственное задание ему давалось, чем то, которое иной раз давалось Тишке: «Карауль цех!»

Сейчас Тишке не надо было ничего караулить. Он подремывал на песке под пестрым пляжным зонтиком, одним из тех, которые натыкал вокруг с помощью Марии Фоминичны сектор культурно-массовой работы цехкома, воплощенный в единственном лице Новикова Якова Борисовича.

Горелов пошел в направлении буфета, а вернулся через некоторое время довольно расслабленной походкой. Речь его тоже стала более расслабленной. А высказывания более пространными и адресованными уже не Тишке, не Марии Фоминичне и не Новикову, а благообразному спутнику, в равной мере с Алексеем Ивановичем расслабленному.

— Вместе пили, — рассуждал Алексей Иванович, — стало быть, по-рабочему платить надо сообща, учитывая тот факт, кто какую меру пил. А если, например, нет денег, как у вас, чтобы заплатить, запомнить надо, мол, к примеру, конечно, Горелов выпил стакан, это я записываю, а Балеринов выпил два стакана.

— Горелкин выпил стакан горилки! — благостно произнес Пируэт Иванович.

— Один Горелкин, другой… Балеринкин! — с усилием посоображав, отпарировал Алексей Иванович, преодолев приступ кашля.

— Я за Балеринкина в суд на тебя подам! — взвизгнул Балеринов, теряя благостность и благообразие.

— Кто у тебя примет иск? — рассудительно возразил Горелов, тоже перейдя на «ты». — Я сам народный заседатель, знаю, какие иски принимают, какие нет. Это я на тебя в суд подам на основании того факта, что платил я, а пили вдвоем. И закусывали. То есть была еда, не только выпивка. Мясо. Не кости, как для Тишки, а первый сорт.

Щенок, услышав свое имя и знакомые слова «еда», «мясо», «кости», открыл сытые масленые глаза и общительно тявкнул.

— Убери собаку, она, наверно, кусается, я вообще боюсь собак! — пьяно захныкал Пируэт Иванович. Но тут же встрепенулся: по радиотрансляции сообщили об окончании волейбольных соревнований и его, Балеринова, вызывали выступать.

На эстраде фантазия Балеринова, подхлестнутая винными парами и возмущенная необходимостью отдавать буфетный долг, заработала лихо:

— Тут по парку ходит Горелов с огромным псом, который чуть ли не кусается, и я назвал его Горелкиным, а он хочет идти в суд, но, товарищи, кто примет от него такой иск?

Инструментальщики, разморенные активным отдыхом на лоне природы, слушали, как говорится, вполуха. Но привычно аплодировали знаменитости, которую чуть не укусил огромный пес, очевидно, родственник или приятель маленького Тишки; одобрили они также предложение выступающего возобновить в парках давнюю народную игру в горелки и чтобы товарищеский суд определял победителя, но кто примет на себя такой риск?

Под бурные аплодисменты Пируэт Иванович Балеринов сошел с эстрады, отметил путевку у ведущего концерт и направился к троллейбусной остановке. Как всегда, его провожали несколько поклонников и поклонниц.

Горелов же, хотя ему очень хотелось еще разок заглянуть в буфет, а потом послушать женский самодеятельный хор, поехал в центр покупать «Конструктор № 4». Благо, по субботам «Детский мир» открыт.

Наталья Дмитриевна Чекедова прошлась по своему рабочему кабинету. Натолкнулась на кресло, едва не задела рассеянным взмахом руки вазу с цветами на тумбочке. Наталья за несколько месяцев еще не привыкла к тому, что у нее — свой собственный рабочий кабинет! Не привыкла, хотя получить пост директора средней школы было ее давней мечтой.

В прошлом году она отважно написала в министерство и в райком партии, что она, молодая коммунистка, имеющая высшее педагогическое и среднее музыкальное образование, просит доверить ей среднюю школу. Написала тайком от мужа, который, конечно, высмеял бы ее затею. Написала, не сказав матери, Люции Александровне Крылатовой, которая, пожалуй, поняла бы.

Отношение Наташи к матери было противоречивым или, как стали говорить в конце семидесятых годов, неоднозначным. Тем не менее Наташа повторила про себя: «Да, мать поняла бы!»

Доверили. Назначили ее, Наталью Дмитриевну Чекедову, директором школы № 8, что почти соседствует с их домом и глядит окнами на Красный Бор.

Доверили.

Потом Чекедова узнала о некоторых обстоятельствах, способствовавших быстрому решению вопроса о ее назначении.

Подыскать кандидатуру на пост директора было трудно потому, что школа сравнительно молодого микрорайона обладала дурной славой. Два предшественника Чекедовой получили инфаркты в результате деятельности бывшего директора школы, а ныне ее преподавателя Матвея Егоровича Шашлыкова.

В пору его директорства проверка, проведенная районным отделом народного образования, вскрыла серьезные недостатки в постановке учебно-воспитательного процесса. Исполком районного Совета народных депутатов счел Шашлыкова неподходящим для руководства средней школой. По его просьбе он был оставлен преподавателем литературы в старших классах.

И тут Шашлыкова обуяло безмятежно дремавшее в нем раньше хотение навести порядок. Прежде всего в районном отделе народного образования. Потом в школе № 8.

Хотение было странно похоже на чесотку, спасшую в начале войны Мотю Шашлыкова от комсомольского взыскания. Медицинская справка убедительно объяснила, почему румянощекий, голубоглазенький крепыш уклонялся от трудового фронта.