Леонид Почивалов - Сезон тропических дождей

Катя вдруг с досадой прихлопнула стол ладошкой, губы ее дрогнули:

— Дядя!

Литовцев округлил глаза и теперь выкинул руки уже вверх:

— Ладно! Ладно! Голубушка, сдаюсь! Сдаюсь!

На некоторое время в холле воцарилось молчание.

— Я сейчас приготовлю чай, — тихо сказала Катя, направляясь на кухню.

— Николай Николаевич, — обратился к Литовцеву Камов, показав глазами на деревянную голову. — Где вы достали такое чудо?

Литовцев, уже заметно захмелевший, с трудом встав из кресла, подошел к своему идолу, любовно погладил его шершавый лоб.

— Подарок из Алунды. Представитель одной фирмы преподнес представителю другой. — Он неестественно громко расхохотался. — За одну маленькую услугу… Бизнес!

Похлопал рукой по голове.

— А знаете, сколько в этом молодце весу? Около двухсот килограммов. Превосходное красное дерево! А знаете, сколько стоит? — подмигнул и сделал предостерегающий жест рукой, словно это была великая тайна. — Не скажу! Много!

И стал рассказывать, как идола везли из джунглей, как доставляли в Дагосу, как вносили в дом…

— Зачем вам нужен такой гигант? — спросил Антонов. — Вы коллекционируете?

Литовцев, поморщившись, покачал головой:

— Просто капитал. И чем больше времени будет проходить, тем дороже будет стоить эта глыба.

Катя убрала со стола тарелки и теперь расставляла посуду для чая.

— Прошу к столу!

Утомившись от разговоров, Литовцев задумчиво отхлебывал маленькими глотками густой, как чернила, чай.

— Николай Николаевич! — вдруг обратился к нему Антонов. — Вы обронили слово о каком-то альбоме…

Антонову показалось, что в этот момент и Катя и Камов взглянули на него неодобрительно. Но он твердо решил вернуться к нужному ему разговору.

— Альбом? Какой альбом? — Литовцев наморщил лоб, соображая. — А! Тот самый…

Неуверенной рукой поставил чашку на стол, снова с усилием поднялся, хрустнув костями, прихрамывая, подошел к книжной полке и извлек оттуда альбом в кожаном переплете, с медной старинной застежкой.

— Пожалуйста, господа, взгляните! — вяло произнес он, усаживаясь уже не за стол, а в кресло под торшером. — Не думаю, чтобы вам было это так уж интересно. Старье! Здесь снимки моего отца. Он был военным летчиком…

Когда Антонов закрыл последнюю страницу альбома, он понял, что в его руках серьезный документ истории. Фотографии плохонькие, любительские, некоторые недопроявленные. Но что было на этих фотографиях! Первые русские самолеты — этажерки — взлеты, посадки, первые снимки с борта. На одном внизу шпиль Адмиралтейства, на другом — самолет со сломанным крылом, уткнувшийся в землю носом, — то ли потерпел аварию, то ли сбит противником. Первый взлет первого русского гидросамолета. Уникальнейшая фотография воздушного боя двух самолетиков — русского и немецкого. И подпись: 1914 год.

Под групповыми фотографиями молодых, лихо усатых, затянутых в кожаные комбинезоны людей в шлемах и без шлемов, рядом с самолетами и без самолетов, стояли имена: Нагурский, Берг, Корнеев, Литовцев…

Вот, оказывается, кем был отец Литовцева! Одним из первых русских военных летчиков! А имена-то какие: Нагурский, Берг…

— Вам кажется это интересным? — удивился хозяин дома. — Вот уж не ожидал! Думал, что просто пыль прошлого. Вожу с собой как память об отце.

— Мы не специалисты, — проявил осторожность Антонов, — но полагаю, альбом имеет определенную ценность.

Литовцев вскинул брови, и в его глазах вспыхнули острые искорки.

— Ценность?!

— Да! Определенную. Для специалистов! В фотографиях начало истории нашей отечественной авиации. Это любопытно…

— Даже если и есть у нас в архивах что-то похожее, все равно фотографии уникальные, им цены нет, — подтвердил Камов. — Редчайшие снимки!

Антонов про себя выругался: ну что Камов встревает в это дело со своими превосходными степенями, портит ему бизнес?

Он положил альбом на стол:

— Повторяю, мы не специалисты, Николай Николаевич. Можем и ошибаться…

— А есть ли в вашем посольстве специалисты, которые могли бы что-то сказать? — спросила притихшая было Катя.

Кто бы мог в посольстве «что-то сказать»? Ну, сам посол. Он по образованию историк. Потом военный атташе, такое ему положено знать по рангу, в академии учился. Журналистам можно показать…

— Специалистов нет, но грамотные люди найдутся, — улыбнулся Антонов.

Литовцев хлопнул в ладоши:

— Прекрасно! Возьмите, господа, этот альбом с собой и покажите «грамотным». А что, если в самом деле окажется ценностью для России? Для музея, например. — Выкинув руку, он сделал широкий купеческий жест. — Могу продать!

Катя вдруг густо покраснела и еле слышно выдохнула:

— Дядя!

Он внимательно посмотрел на племянницу, наморщил лоб, что-то мучительно соображал.

— Ну и что? Россия богатая страна. Может и заплатить. И неплохо.

Взял альбом со стола и протянул Антонову:

— Пока берите. А потом посмотрим. Я кое с кем посоветуюсь.

— Ладно.

— Только не с Мозе! — поспешно заметила Катя.

Литовцев шутливо покачал годовой:

— Ай, ай! Нельзя, дорогая, быть такой злюкой. Не возьму в толк, почему ты невзлюбила этого превосходного, веселого человека. Почему?

— Потому! — упрямо сказала Катя.

Когда они уезжали, хозяева вышли их провожать. Литовцев простился на веранде, Катя проводила до машины.

— Извините дядю! — тихо сказала она Антонову, протягивая на прощание руку. — На самом деле он не такой. Все делает спиртное. Один! Многие годы один! Ни семьи, ни родины!

И, оглянувшись на веранду, добавила еще тише:

— По этому делу с Мозе советоваться нельзя. Я постараюсь отговорить дядю.

— Почему с Мозе нельзя? — удивился Антонов.

— Нельзя! — повторила она.

Ольга лежала на диване в оранжевом купальнике с раскрытым «Новым миром» в руках, рядом на кофейном столике пестрели обложки двух французских журналов — должно быть, новых, полученных сегодня.

Антонову не нравится, когда жена пребывает дома в купальнике, тем более в таком, как этот, — две узенькие полоски на груди и на бедрах. На пляже — другое дело, для пляжа свои условности, а дома, считает Антонов, даже перед мужем неплохо бы соблюдать ту стыдливость, которая не умаляет достоинства женщины, а, наоборот, возвышает их. Ольга этого не понимает. «Мы же не дети! Никаких тайн для нас уже нет!» Вот именно, никаких тайн, к сожалению, уже нет!

Но сейчас, когда Антонов вошел, Ольга быстро поднялась в спальню и вернулась в кофточке и джинсах. Это свидетельствовало о том, что теперь у них иные отношения и быть перед мужем в интиме она не считает возможным.

— Тебе звонил Битов, — сказала Ольга. — Просил срочно с ним связаться. И еще днем Ермек звонил, искал тебя. Тоже срочно!