Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

— Что мне было делать, голубчик? — вопрошал Золотцев, обращаясь к Смолину. — Либо сократить на два дня стоянку в Танжере, либо отменить полигон.

— Конечно, сократить стоянку! Нам ведь там только взять канадца. — У Смолина не было никаких сомнений на этот счет: наука есть наука, ради нее и пошли в рейс.

— Все верно! — вздохнул Золотцев. — Но запротестовали капитан и помполит. В Танжер идем не только за канадцем. Команде требуется отдых — впереди полтора месяца в океане, без заходов. И честно говоря, дело даже не в отдыхе. Танжер — порт дешевый. Вот в чем загвоздка. Особенно по кожаным изделиям — пальто, куртки и тому подобное. Команде шоппинг требуется. Вынь да положь! А главное — воды в Италии не добрали, на Танжер рассчитывают, начпрод заказал там свежие овощи и фрукты, за день может не успеть получить. Со всех сторон на меня жмут, Доброхотова тоже.

— А ей-то что? Наоборот, должна стоят за науку.

— Говорит, нельзя пренебрегать интересами коллектива, а, мол, эти самые брахиоподы — пустяк.

Золотцев сокрушенно покачал головой:

— И Чуваев недоволен: мол, из-за каких-то ничтожных морских тварей…

Золотцев выразительно развел руками, уголки его губ дрогнули.

— Если бы вы видели, какими глазами при этом обсуждении смотрела на меня Корнеева! Только смотрела — и ни слова!

— Но, как вы любите говорить, всегда можно найти выход из положения…

— Я и нашел его. — Золотцев помедлил… — Будем проводить полигон Корнеевой!

Смолин не смог сдержать радости:

— Правильно!

Золотцев грустно улыбнулся:

— А во что мне это обошлось! Уговаривал, убеждал, давал посулы, извивался ужом. — Он поднял глаза и почему-то с укором взглянул сквозь стекла очков на Смолина. — А вы, Константин Юрьевич, меня не хотите понять.

— Откуда вы взяли? — удивился Смолин.

— Не хотите! — упрямо повторил Золотцев. И в его опущенных плечах, в тяжелых складках не поддавшейся загару кожи на лбу, даже в короткопалых белых, рыхлых, будто набитых опилками, кистях рук, безвольно лежащих на столе, Смолин вдруг разглядел что-то стариковское, бесконечно усталое. И ему впервые стало Золотцева жалко.

Двое суток выли на палубах лебедки, скрипели тали, «макая» в море тралы. Судно то и дело меняло свое местонахождение в поисках уголков, где эти самые брахиоподы могут прятаться. Извлекали один трал за другим, и все они оказывались пустыми — только временами обнаруживались в них губка или водоросли — опять пожива для Файбышевского и Лукиной, да ненароком забредшая в сеть невзрачная рыбешка — добыча для Солюса. Брахиопод не было. А ведь, по всем расчетам, они должны обитать именно здесь, причем такого типа, которого в коллекции Корнеевой нет, у японца и американца есть, а у Корнеевой нет. Значит, развитие брахиоподного дела в СССР притормаживается.

— Расскажи, что это за зверь такой — брахиопода! — остановил на палубе Смолин Лукину. — Ты же биолог как-никак.

Она усмехнулась:

— Вот именно — «как-никак». Ни то, ни се!

Он пропустил мимо ушей ее иронию.

— Неужто так уж важно срочно изучать эти самые брахиоподы?

Ирина скривила губы:

— Для тебя важны твои литосферные плиты, для Корнеевой ее брахиоподы. У тебя масштаб планетарный, у нее — размером с наперсток. А все наука! И неизвестно, которая важнее.

— Ты права! — поспешил согласиться Смолин, невольно любуясь благородным негодованием Ирины. — Туго ей сейчас приходится…

— А как ты думал! Все на Валю глядят исподлобья. Особенно моряки. Танжера, видите ли, лишила! Ей какие-то скользкие твари со дна надобны, а им кожаные пальто по дешевке с танжерских барахолок! На Вале лица нет. Неудача за неудачей!

Смолин отправился на корму, где шло траление. Вид Корнеевой действительно вызывал сочувствие. Круглое ее лицо осунулось, потемнело и словно вытянулось, глаза затравленно поблескивали, как у беззащитного зверька. Такое впечатление, будто только что похоронила кого-то. Еще бы! Трал за тралом — и все пусто. А ведь она не один год ждала своего звездного часа возле этого самого экзотического острова под названием Альборан.

К вечеру другого дня вытащили последний трал. Его сетчатая бородка была разодрана — за что-то зацепился на дне, — и подставленный под трал противень снова оказался пустым.

Корнеева застыла возле безжизненно повисшей на крюке сети трала, как перед знаменем разбитого полка, — скорбное олицетворение неудачи. Стоявший недалеко Крепышин нарочито медленно извлек из кармана куртки свой служебный блокнот ученого секретаря, так же неспешно вытащил из другого кармана шариковую ручку и почти торжественно, как художник, бросающий последний мазок на полотно, сделал в раскрытом блокноте пометку:

— Двухсуточный эксперимент под кодовым названием «Брахиоподы» завершен в… — Он взглянул на наручные часы. — В семнадцать тридцать четыре.

Не глядя на Корнееву, обронил с наигранным пафосом:

— Как говорят ученые, даже отрицательные результаты науке на пользу…

К Корнеевой подошел руководивший тралением боцман Гулыга. Его лоснящаяся от пота щекастая физиономия неловко удерживала осторожную сочувственную улыбку. Легонько коснулся пятерней плеча Вали, пробурчал:

— Не переживай, милая! Плюнь! Подумаешь, тоже, беда! Потерять хуже, чем не найти! В другой раз найдешь эти свои козявки, как их там, бишь… пра…

— Брахиоподы, — медленно произнесла Корнеева и вдруг, порывисто прижав к лицу широкие ладони, разрыдалась. К ней подбежала Лукина, обняла за плечи и, нашептывая что-то утешительное, повела в каюту.

Стоящий рядом со Смолиным Чуваев невозмутимо подытожил случившееся:

— Делом надо заниматься! Делом!

Сухопутному человеку не так-то легко привыкнуть к корабельному образу жизни. Сразу в него и не вникнешь. Первое время тыкаешься по незнанию туда, куда тебе не следует соваться, и получаешь замечание с мостика, вежливое, но категоричное. Где, например, постирать рубашку, где сушить? Оказывается, есть специальные сушильные отсеки, но лучше в машинном отделении, на верхних ярусах — там горячие ходят ветры. Только надо знать, на какую именно веревку вешать: одни во владении машинной команды, другие — палубной. А уж научники сами ищут подходящее местечко, но так, чтоб не мешать своими тряпками работе и не портить их видом четкую красоту и гармонию грохочущего ансамбля день и ночь работающих машин и механизмов. Эстетический момент тоже надо учитывать!

Учитывать многое надо. В столовой команды в кино не сядешь там, где вздумается, — на этом стуле обычно сидит капитан, а на этом — боцман, самый занятый человек на судне, ему в вечернем отдыхе привилегия. Занимать давным-давно насиженные командой места неэтично. Опоздал в кают-компанию на кормежку — пеняй на себя, официантка закроет дверцу раздаточной минута в минуту. Дисциплина! Здесь не санаторий — судно.