Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

— Ну, знаете! Вы… вы… — Казалось, он сейчас кинется в драку.

Овладев собой, Смолин спокойно бросил в сторону нависшей глыбы:

— Успокойтесь! Советую в следующий раз для интимных встреч выбирать места поглуше.

Шел по палубам, не зная куда. Оказывается, он для нее — никто! Настолько никто, что она готова предать самое святое, что было между ними. Вот все и встало на свое место! Теперь ее нет и не должно быть в его жизни…

Скоро рассвет. Смолин вернулся в каюту, походил по ней, как зверь в клетке, — от одной стены к другой. Четыре шага в длину, два в ширину. Приложил горячий лоб к стеклу иллюминатора. За стеклом в звездном свете колыхался океан. Он вздрогнул.

Где-то сейчас гибнет корабль… А там люди…

Набрал на диске номер.

— Ну, как там, в Бискайском?

— Утонул француз, — устало сообщил Моряткин. — Спасатели подобрали всех, кроме пятерых. Ищут. Да разве найдешь? Ночь. К тому же апрель. Вода холодная…

Пятерых не нашли… В апрельской воде даже в Бискае больше получаса не выдержишь.

О сне нечего и думать. Говорят, тоска бывает дремучей. Вот сейчас она как раз такая: хоть вой. Будто он среди тех пятерых, не найденных. Снова вышел на палубу, бесцельно слонялся в темноте, пока на глаза ему не попала урна возле умывальника, битком набитая бумагами и апельсиновой кожурой. Почему-то именно эта урна сейчас призвала его к активному действию: он подхватил ее и отправился на корму, чтобы вытряхнуть за борт. Но неожиданностям этой ночи еще не суждено было закончиться. Смолин вдруг почувствовал, что он не один в этой кромешной тьме, быстро обернулся и успел заметить, как торопливая тень скользнула за будку портального крана. Странно! Кто это прячется? Он заглянул за будку.

В скупом свете кормового навигационного фонаря с трудом различил почти черное лицо, обрамленное надвинутой на уши светлой вязаной шапочкой.

— Ты кто?

Человек не издал ни звука.

— Ты кто? — повторил Смолин.

Вместо ответа человек бросился на Смолина, едва не сбив его с ног, вырвался из западни, в которой оказался, испуганно заметался по корме, пытаясь спрятаться в какой-нибудь щели. Расшибая ноги о невидимые во тьме железяки, Смолин упорно преследовал черный призрак, охваченный внезапным злым азартом погони. Он настиг незнакомца у самого трапа, ведущего на верхнюю палубу, схватив за руку, почувствовал тонкое хрупкое запястье рванул на себя. Лицо человека осветил кормовой фонарь, и он тотчас узнал его. Это был тот самый юноша-марокканец, который подходил к ним в танжерском кафе, а потом слонялся в порту возле «Онеги».

— Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?

Парень тяжело дышал, он уже не сопротивлялся, покорно стоял рядом.

Смолин повторил вопрос по-английски:

— Как ты сюда попал?

— Но! — простонал парень. — Но!

Словно в молитве, он сложил на груди дрожащие руки и с тоской взглянул на Смолина. В его глазах блеснули слезы.

— Ну, ладно! Ладно! Успокойся! — сбавил тон Смолин и хлопнул марокканца по плечу. — Пойдем!

Сказал он это по-русски, но парень почему-то понял его и покорно подчинился.

Куда его вести? Все спят. На мостик, конечно!

Они поднимались по внутренним трапам на самую вершину судна, марокканец шел впереди, перед глазами Смолина мелькали его стоптанные туфли без задников, оранжевые носки с огромными дырами на пятках.

На последней площадке трапа Смолин раскрыл дверь и втолкнул вдруг заартачившегося парня в темное пространство ходовой рубки, где стояли вахтенные.

— Принимайте еще одного пассажира!

Обитатели «Онеги», спавшие мирным сном в этот глухой ночной час, не ведали, в каком смятении оказались те, кто должен был принимать сейчас решение. Разбудили капитана, начальника экспедиции, судового врача. Беглец говорил немного по-французски, и тогда позвонили Лукиной. Она пришла сразу же, видно, не спала. Смолину показалось, что за эту ночь Ирина подурнела, лицо ее осунулось, морщины у рта стали глубже.

Войдя в конференц-зал, куда временно поместили беглеца, Ирина встретилась взглядом со Смолиным и остановилась в замешательстве, словно решила, что ее, как школьницу, вызвали объяснить свое поведение.

Марокканец сидел за столом в надвинутой на уши голубой шапчонке, зябко вобрав голову в плечи. По другую сторону стола расположились капитан, старпом, первый помощник, начальник экспедиции, врач, и казалось, что за этим длинным полированным столом начинаются международные переговоры с представителем развивающейся страны, который почему-то оказался здесь в единственном лице.

Переводить Лукиной много не пришлось. Ответы парня были коротки и бесхитростны. Почему оказался на борту? Хотел удрать из страны. Куда именно? Куда-нибудь, где можно найти работу. Уже много месяцев без работы, почти постоянно голоден. Почему выбрал именно это судно? Оно оказалось единственным в порту не пассажирским кораблем, на который можно забраться, из-за отлива корма опустилась низко и было нетрудно прыгнуть с причала. К тому же марокканцу показалось, что люди на этом судне добрые, часто улыбаются. При этих словах марокканец поднял глаза на стоявшего у стены Смолина. Все остальные, кроме Ирины, тоже внимательно взглянули на Смолина, словно искали в его лице окончательное объяснение случившемуся. Смолин почувствовал, как его щеки обожгло жаром, будто именно он был виновником происходящего, которое, судя по всему, ни у кого не вызывает восторга.

Некоторое время за столом царила гнетущая тишина.

Вдруг марокканец что-то торопливо произнес, бросив искательный взгляд на капитана, — понял, что именно он здесь главный. Лукина перевела:

— Просит не выгонять с судна. Готов делать любую работу, какую дадут. Совсем бесплатно. Только за еду. Хотя бы за кусок хлеба.

Парень говорил все горячее, взмахивал руками, сверкал белками глаз, и Лукина, поддавшись его настроению, едва успевая с переводом, говорила тоже взволнованно, словно и она хотела убедить присутствующих в справедливости просьбы беглеца.

— Если невозможно остаться на этом судне, то он в первом же порту сойдет. Только, пожалуйста, не выгоняйте!

Капитан скривил губы:

— Не выгоняйте! Куда мы его выгоним? За борт, что ли?

Задумчиво пощипал подбородок и, не глядя на Лукину, бросил:

— Спросите, есть ли у него документы.

Документ оказался: затертая картонка с вязью арабского рукописного текста и без фотокарточки. В сумке, которую обнаружили за ящиками на корме, лежала старенькая, но чистая рубашка, трусы, пара еще одних дырявых носков, пачка жвачки и потертая цветная фотография, с которой почему-то испуганно взирали большие темные и четкие, как пуговички, зрачки в широко раскрытых глазах немолодой женщины.