Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

Подошел к двери, взялся за ручку и, оглянувшись, спокойно произнес:

— А мне отметьте: годен!

Его погружение было назначено на вторую половину дня. В очереди оно стояло предпоследним. Завершал серию погружений Крепышин.

Утром спускались трое — Ясневич, Чайкин и Чуваев. Ясневич вернулся из очередного рейса «Поиска» нахохленным, будто на дне его кто-то оскорбил. Атакованный вопросами, он проявил завидную сдержанность и с таинственным выражением лица отправился прямиком в каюту начальника экспедиции. Чайкин, ступив на борт «Онеги», еще больше, чем обычно, дергал в волнении головой, двигал острым кадыком и, казалось, вот-вот закукарекает от восторга. Увидев Смолина, он смог произнести только свое привычное многозначительное:

— Да…

Чуваев по возвращении счел нужным обронить всего одно слово:

— Забавно…

Это означало: он, Чуваев, в общем-то, не жалеет, что потратил на спуск время, там, на дне, даже видел нечто любопытное, но слишком уж серьезно относиться ко всему не стоит, потому что все это в конечном счете далеко от науки, от настоящей науки.

Перед обедом в каюту к Смолину постучался Рачков.

Молодой человек выглядел смущенным, и было ясно, что пришел с какой-то просьбой. Действительно, услышав о предстоящем погружении Смолина, которое займет немало времени, решился попросить у него рукопись монографии, которая его очень интересует. Еще в Москве прочитал все, что мог достать по тектонике литосферных плит. Все это так увлекательно! Он, Рачков, полностью разделяет концепцию Смолина…

Должно быть, на дне глаз своего маститого коллеги Рачков разглядел колкую смешинку — ишь, мол, молодой да ранний, «разделяет концепцию» — и смутился еще больше. Но Смолин пришел ему на помощь.

— Конечно же! — сказал он. — Берите, знакомьтесь! Буду рад выслушать ваши замечания.

После обеда Смолину позвонили в каюту и сообщили: через тридцать шесть минут он должен явиться на площадку лацпорта.

Моторка отчалила от борта «Онеги» и направила свой острый нос в открытый океан, где в полукилометре от судна среди волн можно было различить красный околыш посадочной площадки «Поиска».

— Выходит, вы сейчас вроде верховного судьи? — поинтересовался у Смолина ведущий катер второй штурман Руднев. — За вами вроде бы последнее слово: быть ей или не быть.

— Кому?

— Атлантиде.

— В науке последних слов не бывает. К тому же последним сегодня будет Крепышин.

— Крепышин не в счет! Здесь ученый нужен.

Руднев прибавил в моторе обороты, и катер стал сильнее биться о волну. Нагнулся к сидящему рядом Смолину:

— Подтвердите, что она есть. Что вам стоит?

— Господи, вам-то она зачем? — удивился Смолин.

— Да так… Для интереса. — Обычно равнодушное лицо Руднева стало серьезным. — Для самолюбия! А то все теряем, теряем, теряем! Скучно. Найти бы что!

Когда подошли к «Поиску», Цыганок, паренек из команды технического обслуживания, предупредил:

— Осторожнее прыгайте. Не промахнитесь! Здесь акулы.

К борту батискафа моторка не подходила — при такой волне могла его повредить. Чтобы попасть на «Поиск», надо было сначала с моторки прыгнуть в резиновую лодку, которую Цыганок выбросил за борт и сидел в ней наготове с коротким веслом в руке. Это утлое суденышко и доставляло пассажира к борту «Поиска». И вот здесь предстояло самое сложное: точно прыгнуть на посадочную площадку батискафа.

Прыжок удался с первой же попытки.

— Молодец! — услышал Смолин за своей спиной голос Цыганка. — Теперь забирайся за леер, стучи ногой по крышке люка, и как откроют — сигай вовнутрь, не мешкай!

Со Смолиным общались уже как с равным в морском деле, и это льстило. Через минуту он оказался внутри батискафа. Кто-то невидимый во тьме крепко ухватил его за руку, потащил вниз, в душную тесную мглу. Смолин задевал головой за какие-то железки, локтем угодил в чей-то живот, схватился за чью-то бороду. Его уволокли на самое дно кабины, заставили растянуться на лежаке, покрытом сыроватым ворсистым чехлом. Он приподнял голову, и в глаза ударил таинственный голубой свет. Перед ним был иллюминатор.

— «Онега», я — «Поиск». К погружению готовы! — услышал он над собой странно измененный, словно ватный, голос Медведко. И тут же где-то наверху прохрипел в ответ невидимый динамик:

— «Поиск». Я — «Онега». Спуск разрешаю!

Медведко откликнулся:

— Четырнадцать тридцать две. Погружение начали.

Смолин почувствовал головокружение и даже легкое удушье, казалось, что для полного вдоха не хватает воздуха. Гулко постукивало прямо в деревянный лежак сердце, щеки горели огнем — наверняка сейчас давление больше ста. Мамина не зря опасалась.

Рядом на соседнем лежаке устроился Каменцев.

— В углу справа сумка с противогазом. Нащупали?

— Да. А для чего противогаз?

Каменцев удивился:

— Разве вас на «Онеге» не проинструктировали?

— Нет.

— Шутники! Ну ладно, будем надеяться, что пожарчика не случится.

— А что, случалось?

— Бывало…

Ничего себе, подумал Смолин, не хватает ему в жизни еще небольшого пожарчика на дне океана. Оказывается, и здесь наш любимый «авось». Действительно, шутники!

За толстым стеклом иллюминатора горело тихое голубое пламя, слабый отблеск иного мира, торжествовавшего где-то там, наверху, за границей преисподней, в которую уходил Смолин. Временами в голубизне поблескивали золотые искорки — должно быть, крошечные рыбешки или рачки, казалось, осыпалось сверху легкое золото поднебесного солнечного дня.

Вдруг в забортном пространстве проступили очертания большого темного тела. Оно приближалось, молнией скользнуло в сторону, но тут же снова обозначилось в поле зрения и ринулось прямо навстречу иллюминатору.

— Акула, — спокойно пояснил Каменцев.

Острый нос приблизился почти вплотную к стеклу и раскололся надвое белой полоской хищно оскаленной челюсти. Смолин вздрогнул. Рядом во тьме раздался смех Каменцева:

— Поцеловались? Вкусно? Они здесь нежные, прямо в губы норовят.

Ну и морда! Не приведи господь повстречаться с таким созданием! Может, Кулагин и прав? Пощады от такой зверюги не жди.

Время вроде бы остановилось. Сколько миновало с момента начала спуска? Минуты? Часы? Голубое за стеклом постепенно теряло яркость, солнечный день над головой угасал, снизу подступали сумерки.

— А вот и дно! — сказал Каменцев. — Видите, внизу темное?

Ничего Смолин внизу не видел.

Прошло еще несколько минут, и наконец дно обозначилось и для Смолина. Ему показалось, что он на самолете, который только что пробил облачность и сейчас идет на посадку в неведомой горной стране.

Под батискафом горбились кряжи невысоких гор, щетинились их странные, похожие на столбы вершины, между горами простирались ровные долины, они были белым-белы, словно здесь только что выпал легкий снежок. Дно стремительно приближалось. Легкий толчок — и вокруг «Поиска» поднялось снежное облачко. Сели!