Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

— «Кёнигсберг», — прочитал стоящий на крыле мостика матрос, долго вглядывавшийся через бинокль во встречное судно.

— Что?!

— «Кёнигсберг»! — повторил матрос. — Вижу хорошо. Посмотрите сами!

Он протянул бинокль Рудневу, и тот, подержав у глаз, молча передал Смолину. Сильные линзы помогли без труда прочитать на белой корме черные буквы: «Кёнигсберг». Ничего себе! Кёнигсберга уже давно нет на карте, есть Калининград. Значит, они…

— Ну теперь вам ясно, что к чему? — Шевчик торжествовал. Казалось, он заранее знал, как называется встречное судно. — Что я вам говорил! У меня на это дело профессиональный нюх. Настоящий пир во время чумы!

Все молчали.

Через четверть часа чужой праздник снова превратился в светлую кляксу, потом в светлое пятнышко, потом в слабенькую точечку. Вот и все! Собравшиеся у борта молча разошлись.

В коридоре Смолин увидел шагавшего ему навстречу Каменцева, командира батискафа.

— А я только что к вам стучался, — сообщил тот и протянул блокнот. — Забыли у нас. Записи.

Смолин раскрыл блокнот. На первой страничке корявые слова вопрошали: «Тришка, где ты?»

Поднял глаза на Каменцева. Взгляды их встретились.

— …Так вот, в заключение повторяю снова: сама природа таких ортогональных построений произвести не могла Не знаю других подобных аналогов. Лично я нигде не встречал и не слышал, чтобы другие встречали. Считаю, что мы столкнулись с явлением пускай пока необъяснимым, но необычным, заслуживающим внимания.

После Смолина выступал Ясневич.

— …Как показывает предварительный анализ данных, полученных на вершине горы Элвин, увиденные нами сооружения не могут, я повторяю и подчеркиваю, не могут иметь искусственное происхождение. Это натуральный базальт!

Ясневич сделал интонационную паузу, чтобы внушительнее прозвучал его приговор:

— Ни о какой Атлантиде речи здесь быть не может.

— Ну а вдруг все эти стены, эти комнаты просто вырублены в базальте? Вырублены, и все тут! — горячо возразил со своего места Чайкин и даже по-ученически поднял руку, словно просил у метра разрешения на слово.

Метр покровительственно улыбнулся юношеской горячности.

— Нет, дорогой мой, еще раз нет! — И Ясневич в наставническом жесте поднял палец и ткнул им в потолок. — Надо говорить о здравом, реальном, поддающемся объяснению, а не…

— Но происхождение египетских пирамид тоже долгое время не находило объяснений. И идолов острова Пасхи, и…

Теперь Ясневич счел нужным уже прервать юного спорщика, который слишком злоупотребляет его терпением:

— Послушайте меня, Андрей…

— Евгеньевич, — подсказал Смолин.

— Вот, вот! Андрей Евгеньевич! — Ясневич, бросив мимолетный взгляд на Смолина, засек его легкую ухмылочку, и пушистые брови заместителя начальника экспедиции словно потвердели. — Вы толкуете, как ученик третьего класса. А с таким школярским подходом нечего делать в науке. Мы, ученые, не имеем права поддаваться нелепым фантазиям. Нам нужны факты! А факты говорят, что эти сооружения вовсе не искусственные.

— Так какие же? — не выдержал Смолин. — Природные? Все эти углы, круги, овалы? Естественные? Да или нет? Вы скажите без обиняков, какие именно?

Ясневич потер пальцами гладко выбритый, отдающий глянцем крепкий подбородок. Замешательство его было мгновенным.

— Повторяю: они не искусственные. Но дать окончательный ответ пока не считаю возможным.

Смолин улыбнулся уже откровеннее. Как будто Ясневич когда-нибудь сможет дать окончательный ответ! Впрочем, научные суждения Ясневича всегда окончательны, в последней инстанции. И даже странно, что, хотя и на мгновение, он все-таки замешкался.

Выступали и другие, в том числе Мамедов, и все придерживались точки зрения Смолина: то, что найдено на Элвине, представляет собой несомненный научный интерес. И отмахиваться от этого нелепо.

Заключительное слово произнес Золотцев. Видимо, он готовился сказать нечто веское, в руках держал листок с тезисами. Но тут же заметил нацеленный на него взгляд Клиффа Марча, остро отточенный карандаш американца, занесенный над блокнотом и готовый к действию, перевел взгляд на Смолина, осторожно пощупал глазами его лицо и бросил листок на стол.

— Поскольку тут определились разные точки зрения, сейчас мне нечего сказать вам, друзья мои. Скажу только одно: над всем этим мы будем думать, думать, думать!

И он легко, свободно, как конферансье, завершивший концерт, выкинул вперед руки и широко их развел, улыбка его была ясной, обезоруживающей, свидетельствующей, что решительно все идет хорошо, благополучно, «ладненько», нет никаких острых проблем, а если и обнаружены некоторые сомнения, то, конечно, все со временем разъяснится, будет найден «выход из положения». Смолин подумал, что своим наукообразным построением речи Ясневич очень помог начальнику увильнуть от прямых оценок. А ведь именно этого и хотел Золотцев.

— Что он сказал? — спросил Смолина Марч.

— Он сказал, что будет думать.

Когда семинар завершился и все направились к выходу, у самых дверей Клифф нагнал Золотцева, таща за собой за руку Смолина — чтоб переводил.

— Я не очень уяснил вашу позицию, доктор Золотцев, — произнес американец с той почтительностью, с какой всегда говорил с шефом экспедиции. — Нужно ли вам мое содействие? Как раз сейчас у меня будет радиосвязь с Норфолком. Я бы мог передать вашу точку зрения, может быть, даже короткое интервью с вами для печати.

Золотцев шутливо погрозил Марчу пальцем:

— Вы, доктор Марч, опасный человек. Действуете как репортер, а не как ученый. С вами надобно ухо держать востро.

— Каждый американец в душе репортер, сэр, — возразил Марч. — Мы с детства постигаем значение прессы в нашей жизни. С прессой, увы, приходится считаться. Она может утвердить, а может и растоптать. Так вот в данном случае я — за утверждение. И готов помочь.

Золотцев положил умиротворяющую руку на плечо Клиффу.

— Не будем торопить события, дорогой коллега! Я вам все, все окажу. В свое время.

Конечно, ничего другого Золотцев Марчу не скажет и этого «своего времени» не будет. Никаких радиограмм, тем более в иностранную, тем более американскую печать Золотцев, разумеется, не пошлет. А через какое-то время в Америке пронюхают о том, что мы нашли на Элвине, они же, американцы и канадец, и расскажут, поняв, что русские набрали воды в рот. Недаром Марч записывал все слово в слово. Пошлют на Элвин специальную экспедицию, и открытие, которое по праву принадлежит нам, сделают своим — ведь мы-то молчим!

Американец потер длинный нос.

— О’кэй! — промолвил вяло. — Как знаете…

— Клифф, скажи мне, кто изобрел радио? — вдруг спросил Смолин, покосившись на Золотцева.