Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

Клифф молодчага! Совсем неплохо играет, к тому же смелый импровизатор, мелодия под его рукой льется легко, вольно, радостно, и действительно кажется, что ее подарил ему океан!

— Это Шопен! — сказала Азан.

Какая разница! Это голос океана! В нем присутствует и Шопен — в этих океанских глубинах, в воздухе над океаном, в просторах всей планеты. Не Шопен создал эту музыку — природа сердцем и руками Шопена. И все это — наш с вами мир. Такой прекрасный, такой голубой! Шопен, Шуберт, Шуман, шорох листвы, пение птиц, плеск моря, раскаты весенней грозы… Это и есть жизнь!

Да, сегодня Клифф Марч поразил Смолина. Вулкан эмоций прячется в этом человеке, у которого все мысли, чувства и поступки, казалось, размечены по линейке.

Вдруг оборвав музыкальную фразу на полуслове, Марч отнял руку от клавиш, взглянул на Смолина и молча, одним лишь движением глаз пригласил к пианино.

— Но я же не слышал мелодий морского дна, Клифф, — рассмеялся Смолин. — И потом, почему ты решил, что могу вот так же, как ты?..

— А ты попробуй, Кост! Музыка сама тебя найдет. Сыграй что-нибудь про Атлантиду. Ты ж ее открыл!

Смолин сел к инструменту, осторожно коснулся пальцами клавиш, взял первый аккорд — он, наверное, был похож на человека, входящего в реку, — сперва неуверенно макнет ногу, потом боязливо ополоснется, потом, отважившись, отчаянно бросается в поток… Самому себе на удивление, он, кажется, неплохо извлек из глухого угла памяти то, что хотел извлечь, и сумел точно положить это на клавиши, хоть вещь не столь уж простая и исполнял Смолин ее давным-давно.

Алина в удивлении приложила руку к щеке, да так и застыла. Клифф запустил пятерню в бороду, казалось, что хочет ее содрать, чтобы не мешала слушать. Когда Смолин поставил в пьесе последнюю точку, Клифф положил ему на плечо руку:

— Кост, ты настоящий мастер! Это было сработано по первому классу! Но что ты изобразил? Нечто знакомое, а припомнить не могу.

— Равель. «Игра воды».

— Вы превосходный пианист! — похвалила Алина.

— Учили когда-то…

— Тот, кто в ладах с музыкой, счастливый человек, — продолжала Алина. — Завидую вам.

— Не обязательно уметь играть, важно нуждаться в музыке. Я уверен, музыка самое поразительное, что сотворило человечество. Толстой незадолго до смерти сказал, что среди того, с чем ему особенно горько будет расставаться, это музыка.

Клифф кивнул:

— Мне тоже будет особенно горько расставаться именно с музыкой.

— Почему расставаться? — удивился Смолин.

— Потому что придется. И возможно, скоро. И мне, и тебе, Кост, и, к сожалению, Алине — всем! К тому идет дело. Толстой тревожился за судьбы людского рода, но он жил в другое время. Тогда были опасности над отдельными народами. А теперь над всем человечеством. Я недавно читал Рэя Брэдбери. Одну новую его вещь. Невеселым представляется ему наше время. Разум не находит разумных оснований жить. Преобладающее настроение — уныние и апатия. Лозунг — конец света. Мы роем себе могилу и готовимся в нее лечь. Не только четыре всадника Апокалипсиса показались на горизонте, готовые ринуться на наши города, но появился и пятый, еще худший, — Отчаянье, возглашающий лишь повторение прошлых катастроф, нынешних провалов, будущих неудач. Так пишет Брэдбери. Честно говоря, Кост, я радовался тому удивительному циклону, с которым мы столкнулись неделю назад в самом пупке Бермудского треугольника, вместе с Алиной с удовольствием фотографировали идущие на нас грозные и странные столбы туч, которые вздымались от океанских гребней к высотам поднебесья. Думал: это же удача для науки, для нас с Алиной. Еще одно открытие! А может быть, это на самом деле было закрытием, может быть, это были как раз те всадники Апокалипсиса, и самый грозный из них столб, насыщенный темной клокочущей мокротой туч, тот самый, что меня особенно вдохновил, был пятым всадником в черном саване?..

— Клифф! Что с тобой? Это не похоже на тебя, — изумился Смолин. — Ты всегда внушал другим уверенность, надежду на здравомыслие, на то, что в конце концов все будет о’кэй! Откуда это у тебя?

Закинув руки за спину, склонив голову, американец прошелся по залу, словно в раздумье, подошел к пианино и одним пальцем выбил из двух-трех клавиш бесхитростную детскую мелодию из диснеевской сказки о Микки Маусе.

— Динь… динь… динь…

Взглянув на Смолина, тихо улыбнулся одними глазами:

— Видишь ли, Кост, сегодня утром я разговаривал по радиотелефону с институтом, с парнями, которые со мной работают. В газетах появилось сообщение, будто два американских ученых, профессор Томсон и доктор Марч, попав в силки коммунистов, отказываются покинуть территорию Советского Союза, поскольку «Онега» — это ваша русская территория, — и, видимо, вообще не намерены возвращаться в Америку. И публикуют этот бред на первых страницах как сенсацию номер один. Обычная газетная болтовня, вроде бы и не стоит обращать внимания. Однако газеты у нас делают политику. Сообщили мне из института и кое-что похуже. — Марч чуть помедлил. — Из Научного фонда США домой прислали извещение, чтобы завтра, 28 апреля, и не позже, доктор Марч явился в фонд для разъяснения обоснованности его заявления о субсидии на личные научные исследования в области гидрологии. Если завтра не явится, то его заявление будет считаться недействительным.

— И что это значит? — спросил Смолин.

— Это значит, Кост, что доктора Марча решили наказать за строптивость. У нас, в Америке, предпочитают наказывать прежде всего долларом. Причем в фонде отлично знают, что в указанный срок явиться к ним я физически не могу, крыльев у меня нет. Стало быть, это откровенная месть. — Клифф невесело усмехнулся. — Вот так-то, друзья! Злоба, Ненависть, Отчаянье берут верх. И ничего мы с этим не поделаем.

Он снова положил руку на плечо Смолина:

— Кост, сыграй еще что-нибудь. У тебя это здорово получается, и, честно говоря, жаль, что раньше я не знал, как ты славно управляешься с этой штукой.

На нашей планете явление это поразительное — Гольфстрим, широченная, в несколько десятков километров, река в океане, которая протянулась на тысячи миль с юго-запада на северо-восток, от раскаленных солнцем скал Карибских островов к холодным скалам Северной Европы: от одного континента к другому через океанский простор несет оно тепло тропических вод, согревая промозглую от дождей Англию, захлестанную арктическими ветрами Норвегию, безлесную студеную твердыню Кольского полуострова. С давних времен вызывал Гольфстрим изумление и страх у мореплавателей. С превеликими трудами пересекали его первые суденышки, устремлявшиеся из Европы к берегам Америки. Гольфстрим казался людям силой слепой и враждебной, от такой добра не жди. И лишь недавно стали понимать, какое огромное значение имеет это течение для климата не только Северного полушария, но и всей планеты. Перекрой его струю, как перекрывают краном водопровод, — и невесть что произойдет с климатом на всей Земле, прежде всего почувствует беду Европа — большая часть ее навсегда оцепенеет под тяжкой броней льда, как Антарктида.