Владимир Попов - И это называется будни

Збандут не спешил радоваться этой подсказке. Вот обрадовался предложению Рудаева, а оно оказалось не так-то легко выполнимым.

— А диаметр? — засомневался Шевляков. — При меньшем диаметре и тяга будет меньше.

— Лучше работать с плохой трубой, чем стоять в ожидании хорошей, — возразил ему Троилин.

— Не настолько уж и плохой. Проигрыш в диаметре мы можем компенсировать высотой для усиления тяги, — сразу сообразил Збандут. — Блестящая мысль, Игнатий Фомич. — И про себя: «Мужичок этот вовсе не такой одномерный, как мне его обрисовали. А что, если предложить ему должность в техническом отделе? Может, наскучило сидеть дома да разводить виноград? Балластом не будет. Не сегодня, конечно, чтобы не выглядело как благодарность за спасительную идею. Однако поощрить его чем-то следовало бы сразу».

И Збандут обратился к Золотареву:

— Оформите рационализаторские предложения Бориса Серафимовича и Игнатия Фомича. Только оставьте свою привычку жаться при подсчете и тянуть с выплатой.

— Ну что вы! Зачем! — встрепенулся Троилин, хотя лицо его протеста не отобразило.

— И обязательно доведите до сведения людей через городскую газету обо всем, что сегодня произошло. Как мы попали в яму и кто помог из нее выкарабкаться. Но даже не это главное. Весь город знает о происшествии, газете просто неприлично замалчивать его. Пресса подчас предпочитает страусову политику — прячет голову под крыло. Об успехах кричим без устали, а свершится вот такое… Люди должны знать, что произошло, отчего произошло. Не так вредно незнание, как полузнание. Именно оно порождает и ложные слухи, и кривотолки. И еще один смысл будет в такой информации: пусть каждый рабочий лишний раз почувствует ответственность за свой пост. Сплоховал один человек, а сорвана работа целого завода на многие недели. Хорошо, если без похорон обойдется. Еще неизвестно, что там под обломками трубы…

— Я с такой задачей не справлюсь, — заартачился Золотарев. — Это для опытного пера. Пусть бы Лагутина.

— Попросите. Можете от моего имени.

И Збандут стал распределять, кто чем должен заниматься, кто за что отвечает.

— С установлением нового всесоюзного рекорда вас, Валентин Саввич! — прокричал в трубку Суровцев, когда ровно в девять Збандут вызвал его по телефону. — От чудес всякого рода мы не застрахованы, но чтобы домну лишить трубы… Такого я пока не видывал и даже не слыхивал. А все потому, что порядка на заводе нет. Один получил распоряжение и счел возможным не выполнить, другой распорядился и не проверил. Я об автоматике.

Збандут не издал ни звука.

— Вы меня слышите? — спросил Суровцев.

— Да.

— Почему молчите?

— Когда отвечать нечего, лучше ничего не отвечать.

— А скажите, почему о такой крупной аварии сообщает в Москву не директор завода, а начальник цеха?

— Я заставил его из педагогических соображений. Чтобы почувствовал, чего это стоит.

— Воспитанием следовало заниматься раньше. За такие действия гнать нужно, а не воспитывать! Теперь посоветуйте, какую трубу не класть — на Запсибе, в Кривом Роге или в Челябинске? Три трубы кладем одновременно!

— Когда мы задаем вам аналогичные вопросы, у вас ответ один: «Смотрите сами, решайте на месте».

— Я бы в вашем положении вел себя скромнее, — посоветовал Суровцев. — Так все же какой пусковой объект рекомендуете задержать? Или из педагогических соображений мне вас переадресовать прямо к Председателю Совета Министров? Кстати, я ему еще не докладывал. Не знаю, не вижу, какой стройкой можно пренебречь.

— Мы от вас ничего не требуем, — успокаивающе произнес Збандут и рассказал, как предложили выйти из положения Рудаев и Троилин.

Суровцев удовлетворенно хмыкнул в трубку.

— Вот почему вы так расхрабрились! Что ж, в этом есть резон. Ставьте пока железную трубу, а потом, со временем, соорудим нормальную кирпичную.

— Нормальная теперь нас не устроит. Надо метров на десять выше. — Збандут решил сразу, если получится, заручиться согласием замминистра на удлинение трубы и в связи с этим на лишние затраты.

— Чтобы грохнулась еще сильнее? — поддел Суровцев и довольно спокойным тоном принялся расспрашивать, какие заказы заводу не удастся выполнить, сколько металла будет недодано к плану и как это скажется на экономике завода.

Поручение директора — Золотарев именно так и передал просьбу Збандута — вызвало у Лагутиной активное чувство протеста. Ее журналистским направлением были проблемные вопросы — борьба идей, связанная с техническими новшествами, восстановление справедливости. На этот раз предстояло сформировать общественное мнение вокруг виновников происшествия и тем самым как бы добивать лежачих. А это претило ей.

Все же она отправилась в доменный цех, надеясь, что там, на месте, удастся найти благовидный предлог для отказа от такой неприятной миссии.

Тяжкое зрелище предстало глазам Лагутиной. Шестидесятипятиметровая кирпичная труба лежала на земле, распавшись на части. При падении она разрубила пополам здание склада огнеупоров, раздавила железнодорожные вагоны и шлаковозы, стоявшие на путях, и это месиво из металла и кирпича походило на последствия сильнейшего землетрясения.

Людей на месте происшествия сейчас было не много, и Лагутина без труда узнала среди них Калинкина. Узнала по страдальческому выражению лица, по всему его виду, растерянному и виноватому. Поймав на себе сочувствующий взгляд, Калинкин подошел к Лагутиной.

— Кого только ни спрашивал, сколько будет простаивать домна, ни от кого ничего не добился. Может, вы что слышали… — В его светлых глазах, отороченных светлыми же ресницами, сквозь безнадежность отчаяния промелькнула искорка живого интереса.

Любого вопроса могла ожидать от него Лагутина, но только не этого. Не за себя беспокоился Калинкин, а за печь, за цех, за завод. Чтобы хоть немного утешить его, рассказала о рудаевском варианте железной трубы.

— Фу, слава богу! — с облегчением вздохнул Калинкин. — Неделя — это не полтора месяца. — От радости у него даже повлажнели глаза. — Спасибо вам, спасибо…

«Нет, пусть им занимаются те, кому это по должности положено», — тут же решила Лагутина.

Как ни торопил Серафим Гаврилович механика цеха, однако испытание новой фурмы пришлось перенести на другой день. Нелегко оказалось приладить ее к водоохлаждаемой трубе. Диаметры были разные, пришлось делать переходной штуцер.

После ночной смены никто не ушел, остались и разливщики, и машинисты кранов, и даже каменщики, люди спокойные и уравновешенные.

Как только фурму установили, появился Борис Рудаев. Присутствие посторонних ему не понравилось — мало ли что вытворит конвертор при испытании, но спровадить любопытных было неудобно, их привела сюда кровная заинтересованность в судьбе цеха. И единственное, что он сделал, — это попросил всех не занятых работой отойти подальше.