Людмила Уварова - Концерт по заявкам

И тут в голове моей возникла история: у нее недавно умер муж, может быть, он был летчик, погиб в авиакатастрофе или просто умер от болезни, и потому она носит кольцо теперь на левой руке…

Живет она одна с сынишкой, и мальчик постепенно забывает об отце, хотя время от времени вдруг спросит:

— Где папа?

И она не знает, что же ему сказать, и даже рада, когда видит, что он постепенно забывает…

И все-таки ей грустно, потому что может статься и так, что он и вовсе перестанет вспоминать об отце…

Я пристально вглядывалась в нее, мне казалось, что я все правильно вычислила, но тут она повернулась ко мне лицом, спросила напрямик:

— Послушайте, у меня что-то не в порядке?

— Что? — переспросила я. — Что не в порядке?

— Уж и не знаю что, — она усмехнулась, блеснули мелкие, как у белки, зубы, и вдруг все ее лицо разом изменилось, стало хищным, отталкивающим, а история, которую я ей придумала, внезапно показалась мне начисто фальшивой и нереальной.

Что за фантазии иногда приходят мне в голову!

Мысленно я хорошенько выругала себя, а вслух сказала:

— Нет, нет, все у вас в порядке, просто я задумалась и машинально, совершенно машинально смотрела на вас…

Она скривила губы, может быть, хотела сказать что-то язвительное, но передумала, схватила сына за руку и вскочила с места.

Из окна вагона я еще раз увидела ее с мальчиком, она стояла на перроне, держа мальчика за руку, выражение ее лица было сердитым, напряженным, и мне подумалось, что она не поверила мне, я ей была откровенно неприятна, — в самом деле, уставилась на нее, словно увидела невидаль какую, и теперь она ждет следующего поезда, чтобы ехать, но уже без меня…

Когда же наконец я перестану сочинять и выдумывать? Скоро ли настанет конец моим причудам и фантазиям?..

Выйдя из вагона метро, направляясь к выходу, я обратила внимание на большую надпись:

«Выход с противоположной стороны».

«Это наша заслуга, — подумала я, читая немногие слова этой надписи. — Только наша…»

Наверно, так оно и было на самом деле. Года три тому назад мы опубликовали письмо старого машиниста метро, ушедшего на пенсию.

Он писал о том, что надпись, которая часто встречается на станциях метро: «Выхода нет», играет порой роковую роль.

«Ведь до сих пор немало людей, которые верят различным приметам, совпадениям, одним словом, суеверны не по-современному; представьте себе, идет такой человек, у него какое-то житейское затруднение, он мучается, страдает и, случайно подняв глаза, видит словно бы ответ своим мыслям: «Выхода нет».

Право же, даже и вовсе несуеверный человек может расстроиться из-за этой словно бы не случайно попавшейся на глаза фразы».

После опубликования письма старого машиниста газета напечатала еще несколько писем, и вот уже в течение нескольких лет объявление «Выхода нет» на станциях Московского метро заменено на «Выход справа», или «Выход слева», или «Выход с другой стороны».

Как бы там ни было, а газета сделала доброе дело…

В редакции было пустынно. Все давно разошлись по домам. Секретарь главного Алла Тимофеевна встретила меня словно сестру родную:

— Наконец-то, Настенька! А я уж заждалась тебя…

Я спросила:

— Почему? Разве я опоздала?

— Ты мне нужна, просто необходима!

Алла села напротив меня, а я приготовилась слушать.

Мы с нею считаемся приятельницами, хотя, кроме как в редакции, нигде не встречаемся. Алла вообще никого не приглашает к себе с тех пор, как неожиданно выскочила замуж за человека лет на пятнадцать моложе ее.

У нее взрослый сын от предыдущего мужа, у сына — двое близнецов, которых она не называет внуками, а говорит о них просто:

— Мальчики моего Юрки…

В свой черед мальчики не смеют называть ее бабушкой, а только по имени — Аллой.

По-моему, Алла — современный тип бабушки. Теперь бабушки уже не те славные, покорные внучатам старушки, отдающие им все свои оставшиеся силы и всю любовь.

Теперь бабушки прежде всего стремятся выглядеть моложе своих лет, отказываются возиться с внуками по причине постоянной занятости, почти все продолжают работать и стараются не отставать от жизни ни на миг.

Алла именно такая бабушка и есть. Хотя она и малость постарше меня, но не желает сдаваться, одевается в платья кричащих расцветок, носит джинсы, накладывает на лицо щедрую косметику и всерьез считает себя неотразимой.

Впрочем, некоторым мужчинам в нашей редакции она кажется пикантной. Есть в ней этакая чертовщинка, то ли во взгляде карих, нарочито томных, словно бы постоянно усталых глаз, то ли в походке или в пухлом, с чуть вывернутыми губами рте…

Меня она зовет жилеткой — любит плакаться и жаловаться только мне.

— Перед всеми, — говорит она, — я — огурчик, всегда веселая и ухоженная, а перед тобой, как в бане, хочется раздеться и расслабиться…

— Слушаю, — сказала я. — Что случилось? Поссорилась с Альфредом или с Юркой?

Альфред — ее муж, Юрка — сын. Алла попеременно ссорится то с одним, то с другим, что не мешает ей безумно любить обоих.

— Нет, с ними я пока в мире, — ответила Алла. — На сегодняшний день в мире, — подчеркнула она. — Но в последнее время вдруг все навалилось на меня, ты только послушай…

Она стала загибать свои длинные с красными ногтями пальцы:

— Подумай только, как нарочно, одно к одному: красила волосы, переложила черной краски, теперь, видишь, черная-пречерная, словно галка…

Она провела ладонью по своим тщательно уложенным, но и в самом деле излишне черным волосам.

— Потом, молоко вчера кипятила, позвали к телефону, когда отговорила, словно роща золотая, гляжу — сожгла кастрюлю; потом, Сережа, мальчик моего Юрки, как мне сказали, начал курить, я до того расстроилась, что давление тут же подскочило, чувствую, затылок стал как свинцовый, но у меня же Альфред, как тебе известно, мужик в самом соку, зачем ему слушать мои жалобы? Так я виду не подаю, морду крашу, улыбаюсь зазывно, а сама втихомолку раунатин с допегитом глотаю; мало того, платье в ателье отдала шить, вчера была первая примерка, обузили до ужаса, — значит, пороть и все сначала мерить, а как получится, не знаю. Книгу взяла в нашей библиотеке, потеряла, честное слово, сама не знаю, куда она подевалась, в общем — сплошные неприятности…

— Все вместе выеденного яйца не стоит, — сказала я.

Она вынула зеркальце и помаду из сумочки, провела мизинцем по бровям, подкрасила губы, внимательно оглядывая себя.

— Самая главная неприятность — впереди, старость, — сказала со вздохом. — И никуда от нее не денешься…

В душе я была полностью согласна с Аллой, но, чтобы хоть как-то утешить ее, недаром же она называла меня своей жилеткой, сказала:

— Ничего, ты еще молодцом, на добрый десяток выглядишь моложе своих лет…