Людмила Уварова - Истории от первого лица

Он так «насобачился», что голубь у него получался мгновенно — жирный, с круглым горлом и широко распахнутыми крыльями.

Его мама, Алла Ивановна, говорила о нем:

— Марик очень впечатлительный мальчик и необычайно одаренный. Своей впечатлительностью и одаренностью он напоминает мне несколько Левитана, того самого, не диктора, а художника, друга Чехова, и немножко Фредерика Шопена…

Алла Ивановна с юности работала в различных библиотеках. Проводя там долгие часы, она перечитала, кажется, все книги, которые годами покоились на библиотечных полках. И набралась всякого рода знаний по самым различным отраслям науки, техники и искусства. Причем она любила щегольнуть своими познаниями, и случалось, что приводила она их решительно некстати.

Впрочем, это обстоятельство нисколько ее не смущало. Сына она назвала Марком в честь героя романа Гончарова «Обрыв».

Отца у Марика не было, умер несколько лет тому назад.

— У меня к тебе дело, — сказал Марик.

— Валяй, Пикаскин, — сказала я.

Он вынул из кармана что-то бережно завернутое в папиросную бумагу, развернул бумагу, и я увидела фотографию.

— Это она и есть, — сказал Пикаскин.

— Кто она? — спросила я.

— Та, кого я люблю.

— Ну и люби себе на здоровье, только объясни, я-то при чем?

— Ты должна помочь мне.

Когда мы учились в своих институтах, я на первом, а он на предпоследнем курсе, мы с ним всегда встречались по соседству, обменивались книгами; мы оба любили детективы, у моего дяди в ту пору было еще превосходное зрение, Марик доставал ему английские и французские детективы, и дядя, великолепно знавший языки, с ходу переводил детективы на русский, а я перепечатывала на старенькой пишущей машинке «ремингтон» четыре экземпляра. Потом Марик сам переплетал все эти листочки в твердые красные обложки. Один экземпляр он давал мне, и у меня таким образом собралась неплохая библиотека детективов — Агата Кристи, Чийз, Эдгар Уоллес, Эллери Квин, Стаут и, разумеется, Сименон.

И еще книги каких-то никому не известных авторов.

Дружила ли я с Мариком? Не знаю, можно ли назвать наши отношения дружбой?

Он всегда относился ко мне, словно к маленькой, не слишком для него интересной, был в общем-то хотя и благожелательно настроен, но глубоко равнодушен ко мне и уж, само собой, не подозревал о том, что я влюбилась в него, еще учась в седьмом классе.

И, как мне думалось позднее, хотя и случались за эти годы различные увлечения, я буду любить его и останусь ему верна всю свою последующую жизнь.

— Чем же я должна помочь тебе? — спросила я.

— Завтра я приведу Таю к нам, — сказал он. — Ты тоже приходи. Для амортизации.

С фотографии на меня смотрело узкое девичье лицо с неистовым, четко очерченным ртом.

Рот был именно неистов, большой, жадный, должно быть, очень яркий. Больше, пожалуй, ничего особенно выдающегося и запоминающегося в этом лице не было. А может быть, мне просто не хотелось искать в нем еще что-то привлекательное?..

Я глядела на слабо намеченные брови, на щеки, чуть впалые, наверное, бледные, и думала с удовольствием: «Рядовой товарищ, ничего особенного!»

— Так как, придешь? — спросил Пикаскин.

— В котором часу?

— К пяти.

— Приду.

— Только не подведи, — сказал он. — Я на тебя надеюсь.

— А я тебя когда-нибудь подводила?

Он улыбнулся.

— Нет, еще не подводила, но ты же знаешь мою маму, более пристрастного человека на всей нашей планете не отыщешь. Вбила себе в голову, что Тая мне не подходит.

— Она с нею знакома?

— Видела один только раз. Я взял ей билет в кино, а сам пошел с Таей. Сидели мы в разных рядах, а мама после сказала, что Тая мне абсолютно и решительно не подходит, что это совершенно не то, что мне нужно. И что она заранее предвидит несчастную мою участь, подобную участи Осипа Дымова, ты же знаешь ее…

— Знаю, — сказала я. — Наверно, Алла Ивановна тут же процитировала небольшой отрывок из «Попрыгуньи»?

— Примерно, — согласился он. — На этот раз из Толстого, привела в пример статью из «Круга чтения». Кстати, о книгах, нет ли какого-нибудь вкусного детективчика?

— Могу дать журналы «Искатель» за позапрошлый год. Иногда там бывают неплохие детективы.

— Читай их сама, — от души посоветовал он. Поднялся, протянул мне свою длинную руку.

— Значит, приходи…

Улыбнулся, слегка кривя рот, и опять я подумала: «Как же он походит на Черкасова в роли Жака Паганеля!»

На следующий день я пришла к нему, как и договорились, без четверти пять и застала дома одну лишь Аллу Ивановну.

Она накрывала стол к обеду, расставляла тарелки, кладя их друг на друга, глубокую, потом мелкую, потом еще мельче, закусочную.

Она вынимала из серванта солонку, горчичницу, судок с уксусом, два хрустальных флакончика с металлическими пробками, памятные мне с детства, и при этом плакала, слезы текли из ее глаз и, повисев какое-то время на кончике носа, падали на белую, ломкую скатерть…

Увидев меня, Алла Ивановна стремительно вытерла глаза крахмальной салфеткой, оказавшейся под рукой, чересчур радостно улыбнулась и воскликнула:

— Очень рада, конечно, только прошу, не подходи близко к столу!

Немыслимо давно это было: как-то я пришла к Пикаскину и через три минуты, не больше, нечаянно разбила стоявшую на столе фаянсовую рюмку для яиц.

Однако этого было мало, потому что в следующий раз, придя к ним, я задела рукой старинную вазочку для цветов — фарфоровая, вся, словно бы сплетенная из розовых кружев, она была прелестна, и так жаль было глядеть на мелкие осколки разбитых вдребезги фарфоровых кружев…

Алла Ивановна не ругала меня тогда, только сказала, что я типичный Епиходов из «Вишневого сада» Чехова, но, как видно, запомнила мою неуклюжесть на долгие годы.

Склонив голову набок, она любовалась своей и в самом деле неподдельно старинной посудой, расставленной на белой, без единой складочки скатерти. На губах ее порхала довольная улыбка, если бы я не увидела случайно слез на кончике ее носа, я бы не поверила, что она совсем недавно, минут пять тому назад, плакала, накрывая на стол.

У нее были рассеянные светло-голубые глаза, плохо прокрашенные волосы, неправильного пегого цвета; подобно Марику, она была худой, длинноногой, длиннорукой, и так же, как у него, у нее чуть кривился рот при разговоре.

Глядя на меня отсутствующими своими глазами (наверно, в этот момент она думала о чем-то другом), Алла Ивановна спросила:

— Ты к Марику?

— Да, мы сговорились встретиться, — сказала я.

— Его нет, он скоро будет.

— Тогда я подожду, — ответила я. — Можно?

— Можно, — разрешила Алла Ивановна. — Только, пожалуйста, отойди подальше от стола…

Она отправилась на кухню, а я кинула взгляд на противоположную стену и увидела картину. На картине красовался большой фиолетовый голубь с человеческим лицом — сумрачно сдвинутые брови, красивый рот, немного впалые щеки…