Людмила Уварова - Истории от первого лица

— Ладно, — сказал я. — Позови Агнессу Христофоровну, будем праздновать мое возвращение все вместе…

А она только того и ждала — бросилась к телефону, вызвала Агнессу Христофоровну, спустя десять минут эта неистовая и громогласная дама заполнила своим трубным голосом и мощными формами нашу квартиру, которая сразу стала казаться тесной…

Утром, на следующий день, Иринка должна была отправиться на работу позднее, ей надо было пойти в Госплан.

И я спросил ее за утренним завтраком:

— Как теперь все будет?

— Что именно?

— Все. Что будет с тобой, с Пикаскиным, с Таей, с ее мужем?

— Все будет так, как полагается, — ответила Иринка. — Тая сошлась со своим мужем, она опять живет у него, каждый день ездит к нему в больницу, но, кажется, она ошиблась, ему придется пролежать в больнице не два, а чуть ли не четыре месяца. Ну, а Пикаскин, что ж, Пикаскин…

Она не докончила, задумчиво помешивая ложечкой чай в чашке. Я старался не смотреть на нее, боясь смутить, но, как мне показалось, я угадал то, что происходило между нею с Пикаскиным.

Я угадал потому лишь, что люблю Иринку и желаю видеть ее счастливой. Но ведь то, о чем я подумал, не может принести ей счастья.

— Твоя служба помощи, как мне думается, в действии, — сказал я. — Ты будешь помогать своему Пикаскину всем, чем можешь.

— Да, — сказала Иринка. — Всем, чем могу.

— А он не хочет, чтобы ты вышла за него замуж?

— Хочет.

Иринка встала со своего стула, села рядом со мной, положила голову на мое плечо.

— Ну, а ты хочешь? — спросил я.

Она медленно приподняла и снова опустила плечи.

— Наверное, хочу, но не соглашусь.

— Правда? — воскликнул я.

— Правда, — сказала Иринка, слегка отодвинулась от меня, скрестив на груди руки. — Я боюсь, дядя.

— Чего ты боишься, девочка?

— Боюсь, что буду любить его все последующие годы, мне кажется, что я вроде Таи, она приговорена к своему мужу, а я к Пикаскину.

Мне вдруг вспомнилось, как некогда Иринка, возвращаясь из школы, чистосердечно признавалась мне:

— Боюсь, что никогда не напишу этой контрольной…

— Ты недоволен мною, дядя? — спросила она.

— Не то слово. Я бы не хотел, чтобы ты любила его все последующие годы.

Иринка не стала спорить со мной.

— И я бы не хотела, но, кажется, ничего нельзя сделать.

— Ты согласишься выйти за него замуж?

Она ничего не ответила. А мне стало страшно за нее, каково ей будет в будущем? Что ожидает ее дальше?

Она не изменит своей привычки помогать тому, кому это нужно, и вот она согласится, станет женой Пикаскина.

А будет ли он любить ее? Сумеет ли оценить золотое ее сердце?

Или все пойдет чуть не с первого дня вкривь и вкось, он поймет, что женился на ней со зла, от обиды и все равно любит другую, и может статься, что та, другая, снова позовет его, и он бросит Иринку…

Мне так ясно представилось, что Иринка брошена и несчастна, что я даже застонал.

Иринка погладила меня по руке. Должно быть, она поняла то, что происходило со мной.

— Все не так просто, дядя, как тебе кажется…

Она помолчала немного.

— Знаешь, что странно? Я полностью избавилась от зависти.

— А разве ты была завистливой? — спросил я.

— Еще какой! Только я старалась, как могла, бороться с этим подлым чувством, чтобы никто ничего не заметил и чтобы ты тоже не заметил…

— Выходит, ты победила свою зависть? — спросил я.

— По-моему, победила, — ответила Иринка. — Представь себе, это все из-за Таи, ведь я ей поначалу ужасно завидовала, нет, ты не думай, она мне нравилась и я ей плохого не желала, просто вот так вот безобидно завидовала, ведь у нее все, все — она и красивая, и умная, и Пикаскин ее безумно любит… Но тут я увидела, как она страдает, она же места себе не находила, до того переживала за мужа и Пикаскина ей тоже было жаль, она понимала, что ему плохо без нее, что она ему принесла много горя, но ничего не могла с собой поделать, и она ужасно страдала, а я в это время часто с нею общалась, и она была со мною откровенна, она ничего не скрывала от меня, и мне стало совестно, что я ей завидовала, я решила: больше никогда никому не буду завидовать, ты прав, дядя, зависть — это такое низменное, мерзкое, недостойное человека чувство…

— Все это так, — сказал я. — Но ты мне все-таки не ответила, ты выйдешь за него замуж или нет?

— Я не хочу выходить за него замуж, — сказала Иринка.

— Но ты же любишь его, сама же призналась, что любишь.

— Люблю, — согласилась она. — Разве я спорю? И буду, наверно, любить, хотя сама понимаю, что, может быть, и не к чему мне любить его. Но быть его женой?..

Она словно бы спросила саму себя, не ожидая моего ответа. А я и не пытался сказать ей что-либо. Я думал о том, что же станет с нею дальше, как все сложится, как все будет…

Я научилась плавать лет в девятнадцать и с той поры полюбила плаванье, как любят родители позднего ребенка.

Едва лишь наступало тепло, как я уже мчалась на пляж, в Химки, в Серебряный бор, в Куркино-Машкино, в Пирогово — куда придется, была бы только река.

В воде я чувствовала себя отлично, я умела плавать и саженками, и баттерфляем, и по-собачьи, а потом, когда уставала, ложилась на спину, и вода держала меня. Я глядела в небо, сложив на груди руки, и думала о том, о чем обычно как-то не хватало времени хорошенько и всерьез подумать.

Иногда со мной ездила купаться Наташа Гончарова. Она была года на полтора моложе меня, жила двумя этажами ниже, мама ее, Вероника Степановна, была актриса драматического театра, отец переехал в другой город, куда-то на юг, еще давно, Наташа была тогда совсем маленькой.

За эти годы у Наташи случилось несколько отчимов, они сменяли друг друга примерно каждые четыре-пять лет. Последний отчим дядя Кузя ушел от них года три тому назад, и с той поры Вероника Степановна уже не выходила замуж, предпочитая жить вдвоем с Наташей.

К слову, дядя Кузя был, по словам Наташи, самым приятным из маминых мужей.

— Ты так считаешь, потому что он был самый молодой, — предположила я.

Кузя был моложе Вероники Степановны лет на пятнадцать, а то и на все двадцать.

— Нет, — сказала Наташа. — Что ты! До него был Сеня — тоже молодой, но такой вредный, мама из-за него столько слез пролила.

Наташа — высокая, длинноногая, на вид выглядит старше своих лет. Держится по-взрослому, несуетливо, солидно, с чувством собственного достоинства. У нее прекрасные волосы, хорошая кожа, смуглая, как бы хранящая загар круглый год.

— И все, — заявляет Наташа, со вздохом разглядывая свое лицо в зеркале. — Больше ничего мало-мальски сносного…