Анатолий Ткаченко - Люди у океана

Однако ближе к делу, леди и господа. Ввела меня в свою модерновую двухкомнатную квартиру изящная маленькая женщина с черно-египетскими глазами, предложила раздеться, сесть на поролоновую тахту, выпить коктейля из коньяка, виски, мангового сока со льдом и дальше… дальше она многоопытно и яростно устроила мальчику первую брачную ночь. О родненькие сестрички и женщины всего мира, а также других планет, если там есть женщины!.. О моя бедная мама, которая тоже женщина!.. Что делала со мной Марианна Сергеевна, ваша кровная товарка, что заставляла делать с нею, — я не могу рассказать даже сейчас, сидя один в гудящей мотором и резиновыми колесами железной коробке, именуемой автомобилем. Да и помню-то смутно от многих коктейлей, дикого сумасшествия. Марианна Сергеевна металась по полутемной квартире, била стаканы, царапала себе грудь, бросалась на меня когтистой кошкой, заставляла бить себя, истязать…

Измученного, хмельного, Марианна Сергеевна заперла меня в квартире, а сама, умело подмазавшись, пошла читать лекцию по эстетике. Вернулась часа через полтора или два, отпоила гостя коктейлями, накормила, сказала: «Миленький, прости за вчерашнее». А вечером началось все сначала, да еще с большей истерикой. Вырвался я от Марианны Сергеевны на третьи сутки, выбив плечом замкнутую дверь. Дальнейшие события развива…

Минуточку, дорогие слушатели, а также все другие, кровно заинтересованные в судьбе Мишеля Гарущенского: впереди автоинспектор. Желтый мотоцикл с коляской и — он, голубой мундир, недремлющее око под строгим козырьком фуражки. На щитке у меня сто км. Сбавим незаметно до восьмидесяти. До законных, положенных на этой трассе восьмидесяти км. Нет, все-таки поднимает свою полосатую зебру, останавливает, будто чувствует, что у Гарущенского в лаковой коробке «Жигулей» непорядок: мечется его грешная душа, действует на нервы автомобилю и оттого он вихляет, хоть и бесчувственный».

Мишель притормозил, четко и мягко придвинул машину к обочине, остановил у желтого мотоцикла, метрах в двух — вежливо и с достоинством, — легко выпрыгнул из кузова — опять же не подумай, что в подпитии, — подошел к блюстителю дорожно-транспортного порядка спокойно, но и не лениво — в самую меру вежливости и собственного достоинства.

— Слушаю вас, начальник, — сказал, честно глядя в глаза скучно ожидавшему его инспектору. — Что-нибудь не так, начальник?

Тот молча указал на фары «Жигулей». Ближний свет был включен. Как, когда включился этот ближний свет? Зачем он нужен? Неужели в суматохе, убегая от Кеттикис, запутался Мишель в кнопках?

— Освещаете белый свет, — сказал скучно, как наставляют детишек в детсадиках утомленные воспитательницы. — А ночью, напротив, забудете включить. Так, что ли?

— Виноват! — по-солдатски гаркнул Мишель, и не прибавил ни слова: он был опытным автолюбителем, знал, что гаишники страшно не любят пререканий, лишнее словечко — и верный прокол в талоне.

Автоинспектору явно понравился дисциплинированный автик, он оглядел его уже с некоторым интересом, губы дрогнули в некоем мимолетном подобии улыбки.

— Жалейте свой транспорт, экономьте энергию.

— Спасибо. Учту. Всего вам доброго!

Строгий гаишник, отдавая честь Мишелю Гарущенскому, приложил к фуражке руку в черной перчатке.

«Толково кто-то выразился, — подумал Мишель, садясь к рулю. — Если хочешь иметь сразу много начальников — купи автомобиль». Он вырулил на бетонку, набрал точно восемьдесят километров и впал в обычное, спокойно-отрешенное, почти механическое состояние многоопытного автоводителя. Ровно, не сбавляя скорости, включив сигнал обгона, обходил грузовики, «Запорожцы», старенькие «Москвичи». Встречные, самолетно просвистывавшие машины он едва примечал, а если кто уж слишком нахально шел на обгон или выкатывался к запретной середине шоссе, говорил вслух, будто его слышат все шоферы мира:

— Скотство, друзья мои. Пошляк крутит колесом колеса!

«Так. Понеслись-поехали… Ага, на чем мы остановились до встречи с Госавтоинспекцией?.. На дальнейших событиях, говорите?.. Правильно. Вышиб я плечом дверь, значит, вырвался из квартиры Марианны Сергеевны и… хотел немедленно расквитаться с собой и человечеством. Бреду по гремящей столице, обдумываю похмельной головой варианты: броситься под городской транспорт — переломают кости и живым можешь остаться. Прыгнуть с моста в Москву-реку — без камня на шее не утонешь, а пока будешь искать и привязывать — милиция арестует. Отравиться? Хорошо бы. Но чем?.. Повеситься? Пожалуй, самый доступный уход в потусторонний мир. Всего-то и нужно: веревка, мыло, надежный крюк. Но в кармане — ни ломаного гроша… Слышал я от кого-то, что можно лечь в ванну с теплой водой, взрезать вены и спокойненько, безбольно навеки уснуть. Это мне подходило, это прямо-таки верное избавление от Марианны Сергеевны: я не мог жить с нею на одной планете, дышать одной атмосферой. Но ванны, ванны нет в нашей общежитской душевой, в соседний дом не попросишься. Можно вернуться к… А если она уже дома? Она меня сожжет египетскими глазами. Замучает. Убьет… Труп вывезет тайно ночью и бросит на городской свалке. Тьфу! Заговорился от перевозбуждения. Не будет она убивать, совсем нет. Будет любить. А это пострашнее. Она обыщет столицу, найдет Мишку Гарущенко, возьмет за руку, приведет домой и будет любить. От нее не спрячешься на всей планете Земля, потому что она круглая, планета, всюду досягаема… Прибрел я через очень долгое время на вокзал, влез безбилетником в электричку и поехал в свой родной городок, где была квартира, ванна, теплая вода.

И встретила меня дома женщина, престарелая мамочка. Глянула она и обмерла, постарела, наверно, лет на десять еще — таким сыночком раскрасавцем я предстал пред нею. От женщины к женщине, заметили?.. Но эта, родная, молча, ничего не спрашивая, терпеливо принялась лечить меня от той… Не знаю, люди-человеки, что подумала мамочка, о чем догадалась, но, видя меня жутко похмельного, истерзанного, налила и заставила выпить стакан водки. Провалился будущий Мишель в небытие на целые сутки. И остался жить на этом самом белом свете, в лучшем из миров. Сижу вот за изящно обтянутой цветной замшей баранкой, гоню прелестные, цвета слоновой кости «Жигули» в богатый колхоз «Заря коммунизма», где буду вести переговоры — очень важные, учитывая НТР и возросшие культурно-эстетические запросы сельского населения, — о художественном оформлении Дворца культуры.

Да, Мишель Гарущенский — оформитель, по-современному дизайнер. Постоянное место работы — научно-исследовательский институт в родном городе; окружающие районные центры и деревни — широкая сфера приложения моей излишней энергии и извлечения законных казначейских билетов — прибавки к основной зарплате, равной, с вычетом подоходного, а также «бездетного» налогов, ста двадцати рублям. Я не жалуюсь, граждане, не сетую и до всяких там скользких разговорчиков не охоч: работать надо, а не трепаться. Так и говорю любителям обсудить государственные и мировые проблемы. Ты лучше болт выточи, чем Пиночета полтора часа костерить, размахивая пятерней; мировые неурядицы и без тебя разрешат, а болта не будет — проболтал; трактор или автомашина с конвейера не съедет. И квартира у Мишеля Гарущенского имеется, и училище художественное я окончил, только другое, прикладного искусства. И алкоголя не принимаю. Принципиально. Сухое вино — иногда; в ресторане, с женщиной, для тонуса.