Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

Лепескин точно этого и ждал, покорно опустил голову, вздохнул:

— Ну что ж, вынужден подчиниться силе. Сделаем так — документы оформим сейчас, а засим вы привезете мне триста рублей, и я даю вам в прокат бульдозер и прессовальную машину, которую займу в соседнем — совхозе. По рукам?

Корсаков ошеломленно моргал: когда он обмолвился о благодарности, он имел-в виду другое. То, что он сейчас слышал, было откровенным вымогательством. Протянуть бы руку и щелкнуть этого вампирчика по кумполу! Но вспомнились слезы на глазах Татьяны, вспомнилось, как обещал Однодворову и Старателеву, что сделает все возможное и даже невозможное, и он отступил подальше к двери, чтобы не поддаться соблазну.

— Что же вас так поразило? — добродушно рассмеялся Лепескин. — Вы что, до сих пор в пробирке жили? Посмотрите вокруг. Личная заинтересованность каждого: ты мне — я тебе. Без этого — никакие дела не делаются…

Виталию Денисычу казалось, что он снова попал к Вихонину, брату Капитолины, снова слышит его наставительный голос. Как же так, неужто Вихонин был прав, и дверь ресторана, и дверь Лепескина раскрылись только потому, что к ним подошел волшебный ключик! «Не подмажешь — не поедешь». Это называется точнее — взяткой. И если Корсаков дает взятку, значит, он умеет жить, а прежде, сорок лет, не умел.

Шампиньоны обошлись в двадцать рублей, за солому надо триста. Но допустим. А где достать триста рублей? У Корсакова личных сбережений не скопилось и друзей не было, у которых можно бы просто попросить взаймы. Недалеко, в Красноземске, живет Вихонин. У него денег куры не клюют. Какой бы праздник был у Вихонина!

Хлопнуть дверью? Но другого такого случая не подвернется, придется возвращаться в «Красное знамя» пусторуким, а это невозможно.

Снег наотмашь лупил в лобовое стекло кабины, налипал, будто неотжатый творог, и «дворники» мотались в бессилии.

Мишка Чибисов, надвинув подвязанную ушанку до бровей, закусив мундштук потухшей «беломорины», разглядывал в просветы дорогу. Большие руки его лежали на баранке в тяжелом спокойствии — шоссе в этих местах было прямое, проскобленное еще до непогоды скреперами, нога в катаном валенке уверенно держалась на лепешке педали.

«Да-а, это тебе не Арканя, — все-таки думал Корсаков, отвергая всякое чувство соперничества, искоса поглядывал на Мишку, вдыхал особый машинный запах его полушубка, — этот за рулем надежней».

С машинами в колхозе всегда туго, и Корсакову на первых порах в личное пользование — выделили неустойчивый уазик, у которого не поймешь, где перед, — где зад; к тому же этот тяни-толкай был преклонного возраста и собирался на заслуженный отдых. За баранку назначили Арканю, желторотого паренька, недавно обученного. Уазик был по-стариковски строптив, и обращаться с ним надо было умеючи. Однажды Арканя так затянул колодку, что бедный уазик смог только пятиться. После ремонта забыл закрутить болты на переднем колесе и чуть не сделал сальто-мортале. Наладил в кабине утепление — выхлопной газ повалил в кабину, точно в душегубку, и самого Арканю еле откачали. «Ну да ничего, — поостыв после гневной вспышки, решил тогда Корсаков, — парень помучится и научится», и набрался терпения; все равно обширные угодья колхоза пешком не обмеришь и за полгода, хотя ноги у Виталия Денисыча, надо сказать, хожалые и длинные.

Он сидел рядом с Мишкой Чибисовым в кабине «Техпомощи», отвалившись на спинку сиденья, высоко вздернув колени, расстегнув полушубок, покачивался и думал.

Деньги, триста рублей десятками, будто жгли его сквозь карман пиджака, сквозь свитер и нижнюю рубаху. Главный зоотехник, — пыхтя, отдуваясь, пошел с Корсаковым в сберкассу, снял деньги и протянул Корсакову, едва тот, приехав, заикнулся, где бы достать триста рублей. Знал бы главный, зачем они Виталию Денисычу понадобились. Но ведь он, Корсаков, в конце-то концов, и главного таким образом выручает! Однако Виталий Денисыч опять побагровел, как тогда, когда брал деньги. Да господи, наваждение какое-то: оказывается, не умеет давать взятки, сам стыдится, что дает их!.. А тут еще, как на грех, эта падера. Правда, прогноз погоды ее предсказывал и на сей раз, будто нарочно, не промахнулся, да и старики, дня за два, за три до нее, стали щупать свои поясницы, скрипеть суставами, прихрамывать. Скорее бы добраться до места, поставить народ на квартиру, а там, глядишь, и непогодь кончится.

Чибисов внезапно крутанул баранку, затормозил, Корсаков вцепился в скобу.

— Чего тебе? — выставился Чибисов наружу.

В заднюю стенку чем-то сердито застучали: видно, ребят, сидевших в фургоне, изрядно встряхнуло. Виталий Денисыч с досадою поморщился, перегнулся через Мишкино плечо. Оказывается, не таким уж сплошняком налетал снег, как на скорости, и грифельный лесок чуть поодаль от шоссе достаточно был виден, и деревянный с ледяным набалдашником столбик за кюветом. К двери мигом подбежала девушка, вся залепленная снегом — от полушалка до валенок, и на плечах пальто будто пелерина лежала. Брови девушки были в куржаке, к ресницам прилипли снежинки, а лицо налилось таким здоровым разгаром, что любо было на него смотреть.

— До Лисунят подбросьте! — вскинула она голову, даже с каким-то вызовом вскинула: мол, только попробуйте отказать.

Чибисов на Виталия Денисыча волком оглянулся, но Корсаков не заметил, великодушно разрешил:

— Ладно, это по пути. Только больше не останавливайся, — построжав, предупредил он шофера и, неловко согнувшись, полез через свою дверцу наружу. — Я товарищей попроведаю.

— Вот спасибочки, вот спасибочки, — забегая с той же стороны и отряхиваясь красной вязаной варежкою, приговаривала девушка.

— Полезайте, — сказал Виталий Денисыч, посматривая вдоль дороги: их нагонял трактор «Беларусь», выделяясь из мельтешащего снега кабиною цвета яичного желтка.

«Ну и славно», — подумал Виталий Денисыч и поставил ногу на ступеньку лестнички фургона. Его, наверное, заметили из окошечка, потому что дверь сразу раскрылась, и несколько лиц мелькнуло в ее проеме.

— Просигнальте Чибисову, чтобы трогался, — велел Виталий Денисыч и поторопился присесть на скамейку, протянутую вдоль стенки, и машина тут же тронулась плавно, будто Мишка повез дальше что-то хрупкое.

В фургоне накурили так, словно выхлопных газов натянуло — хоть топор вешай, и в мутном свете трудно было различить людей. Ехало, не считая Корсакова, семь человек. Одеты все были тепло, точно для зимовки в Антарктиде, и настроены возбужденно, как это бывает с людьми, оторванными от обычного обихода и собранными вместе не на один день.

— Ну как самочувствие, гвардия? — бодро спросил Виталий Денисыч, осмотревшись.