Авенир Крашенинников - Особые обстоятельства. Рассказы и повести

— То есть как не пробраться? — поднял брови Корсаков. — Завтра утром мы должны быть на месте, расчистить дорогу, площадку.

— И снова заметет.

— Завтра утром, — повторил Виталий Денисыч.

— Ну хорошо, хорошо. — Лепескин смотрел на него из-под пушистых бровей даже с опаскою. — Сейчас я распоряжусь насчет бульдозера.

Корсаков буркнул себе под нос, вышел на волю. Ни земли, ни выси не было, будто угодил в гигантский сепаратор. «До чего же не везет!» — окончательно разозлился Виталий Денисыч и в сердцах выругался.

Когда добрались до Лисунят, хозяйки в избе не было, посередь избы стоял стол, накрытый газетами, сверху горками лежала всякая домашняя снедь, зеленовато отражали электрическую лампочку две поллитровки водки. Распределены были граненые стаканы — Печенкин успел слетать за ними в магазин. Вьюшку в печи открыли, а все равно было так накурено, так пахло отработанным бензином, всегдашним запахом шоферской рабочей одежды, что со свежего воздуха у Лучникова засвербило в горле. Парни ходили в одних рубахах, распоясанные.

— Куда же вы запропастились, ждем-пождем, — закричали наперебой. — Давайте за стол!.. А начальство где? Мы ему — почетное место…

— В гробу в белых тапочках ему место, — со злобою сказал Чибисов.

— Ты это зря так, — осадил его Лучников, платком протиравший свою нелепую бороду. — Корсакову за всех за нас думать приходится… И одно с другим не путай. — Он с укоризною посмотрел на бутылки. — И что за праздник такой?

— Ива-ан Тимофеич, — запел Печенкин, — с дороги-то… Да и новоселье вроде. Завтра в поле пойдем, снежком опохмелимся и — до победного конца. — Он ножом отхватил с горлышка бутылки цинковую нашлепку.

— А Виталий Денисыч как? — заморгал Арканя.

— Сказал мне, дескать, придет поздно — дела, — неуверенно ответил Лучников.

— Вот и надо до него успеть, не то воспретит, по всему видать, воспретит, — захлопотал тракторист.

— Может, ему сейчас и не до нас, у него антирес туточки, — заерничал Печенкин при общем смехе.

Лучников заколебался: без Корсакова начинать было неудобно, да в самом-то деле, когда еще он вернется, не томить же народ голодом.

— Ладно, уж так и быть, — согласился добродушно, — только без куражу, а то будет мне на орехи. И спать пораньше.

Оживленно расселись на две скамьи, которые хозяйка, к счастью, не смогла утащить, наперебой приглашали Лучникова рядышком. Печенкин прицельно разливал водку, вздыхал:

— Эх, пьем сук, на котором сидим.

— Ну давайте, братцы, чтобы не просто выпивка была, скажу пару слов, — поднялся Лучников, заблестев маленькими живыми глазками. — Наиважнейшее дело поручил нам колхоз; и не можем мы себя посрамить. Партком, правление оказали нам особое доверие. От нас зависит, как доживут фермы до первой травки. И показатели всего колхоза. Ну и все остальное…

Потянулись через стол, постукали стаканом о стакан, запыхтели, заохали, заотдувались, будто свалили непомерный груз, уминали домашние припасы. Дурманное тепло заходило по жилочкам, окутало ноги, туманчиком голову обволокло. Арканя с непривычки чуть было не опозорился, да превозмог и теперь сидел со слезою во взоре и любил всех и ликовал, что приняли его на равных.

— А ты что, — уставился Печенкин на Лешу Манеева, — брезгуешь?

— Я пообещал. — Леша отодвинул стакан, однако усики его загнулись неуверенной скобочкой.

— Отстань от парня, — прикрикнул Лучников. — Верно он делает. Сорвется, кому от этого лучше?

— Нам больше достанется, — согласился Печенкин. — Давайте прикончим. — Он забрал у Леши стакан и разделил всем по глоточку.

— Не пойму я этого Корсакова, — размахивал руками тракторист. — Ходит, зырит, молчит. Серьезный или тупой, как обух?

— Не, он добрый, только стесняется, — подал тонкий голос Арканя.

— Стесняется! — захохотал Печенкин. — Тоже мне красная девица. А на Таньку Стафееву котом мартовским глядит.

— Как бабье, сплетничаете, — опять вмешался Лучников. — Однодворов дундука не возьмет. Это во-первых, а во-вторых, плохо вы людей знаете. Иного только определи в начальство, тут он и пошел командовать и давай ломиться, а куда и сам не ведает. Помогать надо Корсакову, чтобы ему легко с нами было, а нам с ним.

— Заткнитесь вы! — вдруг грохнул кулаком по столу Мишка Чибисов, кинулся к вешалке, сорвал полушубок, шапку и выскочил в сени.

— Чего это он? — опешил тракторист.

— Живот схватило, — опять всхохотнул Печенкин. — Сколько Стафееву улещал, все уже складывалось, а тут этот лось объявился, и она — хвостом. Да ты откуда вылупился? Все об этом знают.

Лучников покачал головою:

— Тетка-молва, она всегда больше знает, да хватит Корсакову кости перемывать, нехорошо… Нам ведь с ним работать.

Леша Манеев тем временем тоже выбрался из-за стола, оделся и пошел за Чибисовым, обеспокоенный. Мишка Чибисов умел замыкаться, но уж если взрывался, мог здорово набедокурить.

От хлесткого снега сразу разгорелось лицо, веки больно кололо, Леша прикрылся воротником и попытался что-нибудь разглядеть. Желтыми размывами плыли избяные окна соседнего порядка, еле угадывался фургон «Техпомощи» — в том месте как будто гуще валило. Пригибаясь против ветра, Леша Манеев пошел к машине, заметил за стеклами красноватые вспышечки: Мишка в кабине курил. Леша нажал ручку; сунулся внутрь.

— Не беспокойся, я сейчас, — глухо сказал Мишка.

В кабине было теплее, не дуло, она встряхивалась порой, будто кто-то снаружи наддавал плечом. Леша тоже закурил, подумав, что скоро у них тут будет душегубка не хуже той, что устроил однажды Арканя в своем уазике. Мишка, облокотившись на баранку, не шевелился.

— Как у тебя с Леной? — спросил он.

— Ну-у, — улыбнулся Леша, даже головою покрутил. — Теперь только и жду, как бы домой. А задержится на ферме — на углы натыкаюсь, сам не свой.

— Сюда-то мог и не ехать, ведь завгар тебе говорил…

— Говорил. А я не мог. Сам знаешь, люди-то у нас большинство пожилые, с ребятишками. А я молодой, здоровый… Ну и Лена сказала: «Надо — поезжай».

— Повезло тебе с ней…

Чибисов разговаривал не очень заинтересованно, видно было, что думает о своем, тяжело думает. Пусть Леша Манеев даже и не пригубил, но все же общее возбуждение ему передалось, точно привычка сработала, и рассказывать хотелось, как с Леной они во всем ладят, как родители ее, бывшие Лешкины лютые неприятели, помаленьку сдаются. Но Чибисов вдруг выругался и процедил сквозь зубы:

— Запнулся бы где-нибудь, лошадиная морда… не пожалею, сам подтолкну!

Леша ничего не понял. Интересный парень этот Чибисов. А что Леше о нем говорили? Кончил десятилетку в колхозной школе и шоферские курсы, в армии командира части возил, вернулся — значки через всю грудь, широкая золотая лента поперек погонов, на доске Почета возле правления вскоре портрет его повесили. Выпивал редко, по праздникам, головы не терял. А вот о чем думает, как на жизнь смотрит, этого Леша не знал, хотя два года вместе и в жару, и в слякоть. Даже в подчинении каком-то был у него Леша. Вон когда Корсаков отстранил Лешу от работы, это Чибисов велел: «Поехали, Манеев, ну его на хрен, пошумит и сгинет». Со злостью такой руганулся, а ведь прежде ругани от него Леша не слыхивал. Сейчас-то чего финтить: Корсаков тогда распорядился верно…