Олег Попцов - Без музыки

Итак, каждый из нас заблаговременно готовил свою маленькую капитуляцию. Однако делалось это скрытно: никто не желал обнаруживать своего преимущества перед другими. Большинство ехало сюда ради денег. И вот теперь нам предстояло либо добиться сохранения нашего материального интереса в полном объеме, либо свести ущемление этого интереса до минимума. Ответ Ирчанова на вопрос Реброва приобретал решающее значение. Как поведет себя Ирчанов? Как работодатель будет отстаивать интересы хозяйства, иначе его репутация надежного партнера и субподрядчика рухнет (Ирчанов вряд ли собирался отказываться от своей затеи на будущее), либо примет сторону бригады, и мы сообща потребуем изменений в условиях договора, которые не предусматривают погодных осложнений. В этот момент нашего разговора я не думал о своем крайне скользком положении, я сочувствовал Ирчанову.

Ирчанов понимал: вопрос Реброва не оставляет ему выбора.

— Кормоцех надо подвести под крышу. Потом останутся только те, кто сможет остаться. — Лицо Ирчанова скривилось в усмешке, и он добавил: — Без угрызений совести и нравственных самоистязаний.

— А деньги?!

В комнате стало так тихо, что различимым было лишь человеческое дыхание и шорох папиросного дыма, задевающего воздух.

Ирчанов покосился на свободное место посреди стола. Это было его место. Но сегодня он не настроен его занимать. Он не станет отвечать на этот штыковой, бескомпромиссный вопрос. Он подождет. Ирчанов был прирожденным психологом. Вопрос о деньгах есть главный вопрос, он затрагивает интересы всех. Чего он стоил бы как бригадир, если бы за два месяца не сумел провести скрупулезного анализа человеческих характеров, с которыми связал свой собственный интерес. Он верил в разрушительную, разобщающую силу денег. Он не ошибся.

В бригаде был костяк, с которым Ирчанов уже не раз затевал свои отчаянные авантюры, но были и новички. Вопрос о деньгах — вопрос новичков. Теперь очередь была за теми, кто привык брать крупные деньги и знал, как это делается. Это была наигранная комбинация. Я догадался, я знал точно — они никогда не управлялись в срок. Именно в двадцатых числах августа они разыгрывали этот отрепетированный спектакль.

— Деньги?! — вызывающе переспросил Измайлов, энергичный крепыш, удивительно пропорциональный. Округлые бицепсы, маленькая голова, такие же округлые плечи. Измайлов был похож на штангиста. — Эти меломаны, — он все время называл новичков меломанами, — делают мне больно. — Измайлов изобразил на лице гримасу, показывая, как велика боль. — Ишь золотоискатели! Деньги каждый получает только за ту работу, которую выполнил. Объект, не подведенный под крышу, к оплате не предъявляется.

Новички проиграли, новички не могли выиграть уже потому, что они были в меньшинстве. Новички апеллировали к Ирчанову. Ирчанов апеллировал к совести новичков. Он произнес роскошную демагогичную речь. Он призывал новичков пойти на риск, поступиться собственными интересами во благо интересов государственных, при этих словах Ирчанов воздевал руки, словно желал показать, где именно находятся государственные интересы и как они высоки в его, ирчановском, понимании. Он предлагал новичкам взять отпуск за свой счет, сослаться на болезнь, он говорил, что это будет ложь во благо: не ради заработанных денег, а ради человека и во имя его. Он говорил о трудностях с мясом, он где-то раздобыл колхозные планы и потрясал ими в воздухе. Нынешний год значился как пусковой для комплекса. Ему показалось этого мало. И он выплеснулся экспромтом на тему классовой солидарности, напомнив присутствующим об их крестьянском происхождении. И тут же, без пауз, для вящей убедительности сообщил нам, что эгоизм разрушает нравственность, и обвинил новичков-в эгоизме.

Как же он вдохновенно говорил, как же он неповторимо актерствовал, зная точно, что новички прижаты к стене и что они все равно уедут! Новички молоды, у них нет задела прочности. Там, в Москве, каждый из них потенциально не выявленная созидающая единица — младший научный сотрудник.

Я видел, как Ребров поглядывает на меня. Ему хочется подыграть старичкам. Он-то непременно уже все уладил: созвонился, убедил, разжалобил, и теперь его волнение объясняется просто — он ждет моих слов. Как было бы хорошо, если бы моя симпатия, к старичкам проклюнулась и я дал понять, что я хотя и новинок, но это чисто формальное разделение.

Эти вон разлетятся по Москве, и ищи ветра в поле. Они и не знают друг друга, вернее, не знали. Реброву сложнее: Ребров втравил меня в эту историю. Ребров называет меня своим другом. По-моему, он даже подмигивает мне, делает знаки рукой. Не пойму только: советует высказаться или, наоборот, промолчать. Оттого и знаки такие: путаные, не разберешь. Если выскажусь, непременно начнет отчитывать, — кто тебя за язык тянул; если смолчу — опять повод для воспитания.

А я, как говорят заядлые доминошники, лучше отдуплюсь, зарезервирую ответный ход. Я выскажусь неопределенно.

«Как бы там ни было, — скажу я, — надо что-то решать. Непроясненность порождает панику. И нечего меня расспрашивать, что я имею в виду. Вот то и имею, непроясненность рождает панику. — Подумаю и добавлю: — И чувство безысходности».

Самое удивительное, что больше других моя реплика озадачит Ирчанова. Он не станет ничего уточнять, как-то рассеянно посмотрит в мою сторону и затем опять отвернется к окну. На обострение разговора шел один Измайлов. Теперь-то я понимаю — роли были распределены заранее. Это их третий совместный выезд. Тут и предупреждать ни о чем не надо. Играем по отработанной схеме.

Измайлов с вызовом подошел к Ирчанову и потребовал, чтобы тот опросил всех.

— Мы должны знать, кто уезжает, а кто остается.

Ирчанов сморщился, Измайлов переигрывал, и одновременно с ним говорить было невозможно, приходилось кричать. А кричать Ирчанов не мог. Это принижало его достоинство. Он возразил Измайлову в своей обычной манере, не повышая голоса, сказал, что впереди еще целая декада:

— Будем очень стараться. Поставим арочные фермы, считай, крыша есть.

Агрессивность Измайлова была выгодна Ирчанову. Он не дал себя увлечь, не уступил нахрапу Измайлова, и вот — все видят — предлагает компромиссный вариант. Однако старички не смогли обуздать собственные страсти и поддержали Измайлова. Вопреки желанию, Ирчанова, Измайлов разграфил бумажный лист пополам и стал опрашивать всех, кто уезжает, а кто остается. Когда Измайлов так же нахраписто ткнулся в мою сторону, я решил его осадить.

— С какой стати? — сказал я. — Кто тебя уполномачивал? Есть бригадир. На подобный вопрос я буду отвечать только бригадиру.

Те, кто только что высказался (больше всех возмущались новички), стали кричать, что берут свои ответы назад и тоже станут отвечать только Ирчанову. И тут началась вообще неразбериха — Измайлова понесло. Он сказал, что Ирчанов — лицо выборное и, если он не желает принять чью-либо сторону, бригада может его переизбрать. Это был явный экспромт, которого не ожидали даже старички.