Олег Попцов - Без музыки

«Ты хочешь остаться? — писала Нина. — Жаль. На кафедре тебя ждут. Но если так надо — решай сам. Может быть, это даже к лучшему. Если повезет, к твоему приезду закончу кандидатскую. Прочла твою статью, сначала не поверила. Мама посмотрела и говорит: «Это он?»

Дальше письмо обретало свой обычный стиль. На пяти страницах умещалось все: ее родители, мои родители, галерея далеких и близких родственников. Мои друзья, ее друзья, друзья друзей и многое другое, что неминуемо попадало в перечень обязательностей, о которых она считала нужным сообщить. И опять ни слова о рукописи. Я терялся в догадках, не находил объяснения рассеянности Нины.

«Неужели что-то кончилось, так и не начавшись? — спрашивал я себя. — Может, стоит на все махнуть рукой? А дальше что? Действительно, что дальше? Семья, работа — неоспоримые слагаемые, они дают ту самую сумму. Ее принято называть смыслом жизни. Пропади одно из них, и все немедля полетит в тартарары».

Кажется, опять стучат. Максим насупился.

— Да, да, войдите.

Дверь дернулась, независимо поплыла по кругу. Ступенчатая голова Пети Васюкова, заведующего литературным отделом, повисла над дверной ручкой.

— Сейчас или потом?

— А много?

— Хватает, листов пять.

— Он что, в своем уме?

— Это вы у него спросите.

— В какой номер?

— Говорит, в седьмой.

— На два номера?

— Не-а.

— Ты что, серьезно?

— Какие шутки, велено править.

Лицо Пети пропало, но тут же появилось снова, улыбка плавает на Петином лице, отчего оно становится еще круглее.

— Вас изволят просить.

— Редактор?

— А как же-с, они.

Максим с пристрастием окинул пустой стол, недовольно покосился на лист бумаги, где, кроме собственной подписи, расположенной так и сяк, ничего не было, решительно сбросил его в ящик, вздохнул и вышел в коридор.

Дверь в редакторский кабинет чуть приоткрыта. Главный разговаривает по телефону.

«Подождем», — решает Максим, нервно трогает галстук, лохматит волосы, осматривает себя в оконное стекло. Треск пишущих машинок надоедливой дробью отдается в ушах.

— Неотразимы! — голос у Наташи с хрипотцой.

Чертова девка! Во все сует свой нос. Максим пытается улыбнуться:

— Польщен, вы ко мне внимательны.

— Боитесь? — она уже повернулась и с каким-то беспокойством разглядывает его.

— Кого? Вас?

— Нет, отчего же? Редактора.

— Боюсь, — соглашается Максим. — А что, заметно?

— Да нет, я пошутила.

«Вот видишь, она пошутила. Разве могло быть иначе?»

— Максим Семеныч, ты здесь? Зайди.

А что, если сейчас, без проволочки?.. С присущей главному многозначительностью: «Я тут письмо одно получил…» Ноги становятся ватными. Однако надо идти. Чему быть…

— Васюков сказал… — Максим кашляет.

— К черту Васюкова! — обрывает редактор. — Садись.

Редактор привычным движением выбрасывает на пухлую ладонь белые шарики, запрокидывает голову и сосредоточенно глотает. Редактор — гипертоник. Когда редактору куда-нибудь надо уехать или он намерен дотянуть очередную книгу, он приглашает Максима в кабинет и начинает в его присутствии принимать лекарства. При этом он ничего не говорит, а только страдальчески покачивает головой, пока болезненная гримаса не уйдет окончательно куда-то в самую глубь водянисто-голубых глаз. Потом редактор тяжело опустится в кресло. Его расстроенный взгляд упрется в одну точку, а крупные губы будут шевелиться, словно намерены перебрать все без исключения годы, которые отпущены загадочной судьбой на существование грузного редакторского тела.

«Скверно! — скажет редактор, раза два причмокнет языком и опять скажет: — Скверно».

«Может, вам отпуск взять, Василий Константинович? С этим не шутят».

Внимание сотрудников приятно, их сообразительность тем более. Редактор умиротворенно засопит:

«Какой отпуск? Что вы! Вот денька два отлежусь, и порядок. Сейчас, брат, не до отдыха».

В общем, редактор — мужик ничего, рассудительный. Работать с ним можно.

Белый шарик упал на ладонь, покатился по ней. Рука качнулась, и шарик, описав дугу, скрылся в лунке редакторского рта. Все старо как мир. «Мнительность доконает меня».

Максим устроился в кресле удобнее, вытянул ноги. Однако главный не был настроен во всех деталях выполнять привычную процедуру. Он порылся в карманах, достал мятый исписанный листок.

— Вот, — сказал главный и обстоятельно посмотрел на Максима. — Читал «Литературку»?

— Не успел.

— Плохо. Такие вещи лучше успевать.

Редактор вкрадчивым шагом подошел к двери и старательно прикрыл ее.

— Послушай, что это за история с каналом? Там фигурируют какие-то помрачительные цифры потерь, убытков. Я в этих вопросах дилетант, но, говорят, ты настаиваешь на статье.

— Настаиваю — это не совсем точно. Статья, бесспорно, будет иметь резонанс. Хороший повод для журнала — заявить о себе.

— Да-да, понимаю. Но канал уже строится, проект утвержден.

— Строится, — вздохнул Максим. — Через три года мы будем свидетелями засоления почв, погибнет земля.

— Все это очень интересно, но… — брови Шувалова поднялись, как если бы Василий Константинович желал показать, что он еще не разучился удивляться, — согласись: странно, чтобы люди, ответственные за строительство, не думали о подобных последствиях.

— Люди думают, некоторые из них даже возражают. Но проект уже принят. Его пытаются исправлять на ходу. Это малоэффективно. Инакомыслящих обвиняют в пораженчестве. Статья заставит людей задуматься. Еще не поздно все остановить.

— Остановить строительство?! — Шувалов округлил глаза. — Ты ненормальный человек. Люди ждут воду. Остановить строительство — значит лишить их этой надежды на ближайшие три — пять лет. Да только ли это? Я уверен, цифры повышения урожайности уже сбалансированы и включены в план.

— Людям можно все объяснить. Это бесхозяйственность.

Шувалов поморщился. Уверенный тон заместителя смутил его.

— Журнал не может по каждому поводу кричать караул. И потом, почему обязательно мы? Есть десятки специальных изданий. Они более компетентны в этих проблемах.

— Но авторы обратились к нам. Они считают наше издание более авторитетным.

— Ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Поезжайте в главк, министерство. Статья требует согласования.

— Это невозможно, Василий Константинович! В статье критикуется как первая, так и вторая инстанция. Они будут против.

— Не понимаю. — Когда Шувалов волновался, у него белели кончики ушей и на скулах выступали восковые пятна. — Что ты от меня хочешь? Журнал должен иметь гарантии. Будь любезен их предоставить.

Максим побледнел. Разговор уже давно утратил тональность спокойной беседы.

— Критика — всегда определенный риск.