Юлиан Семенов - Горение

Прочитав это письмо дважды, начальник Департамента полиции Лопухин отправился на доклад к министру.

Плеве, услыхав фамилию Зубатова, махнул рукой:

– Нашли за кого хлопотать, Алексей Александрович! Сколько волка ни корми, он все одно в лес смотрит! В нем прежняя закваска жива, поверьте слову, его жиды и масоны в руках держат.

– Вячеслав Константинович, удаление Зубатова чревато двумя нежелательными последствиями – по крайней мере. Во-первых, следует запретить его легальные общества, так как вы им, сколько я понял, не верите. Во-вторых, слух о том, что бывший революционер, ставший секретным сотрудником, выдвинутый в начальники отдела охраны, выброшен вон, как половая тряпка, неминуемо затруднит работу с обращением в друзей трона арестованных социалистов…

– По поводу первого вашего соображения – коли его «общества» действительно у нас под абсолютным контролем – к чему их распускать? Поручите, чтоб тщательно проверили – под контролем ли? Вот в чем вопрос. Второе, согласен с вами, важно. Я готов положить ему хорошую пенсию, это мое право, а мотивацию отставки следует объяснять усталостью Зубатова – износился. Но за каждым его шагом следить, за каждым шагом!

– Вячеслав Константинович, – устало улыбнулся Лопухин, – вы же сами были начальником охраны. Неужели это совместимо – муссирование слухов о почетной отставке и слежка?

– Я давно был начальником полиции, – уточнил Плеве, отводя сразу же «охрану», как звено подчиненное, – при мне все проще было: дан приказ – изволь исполнить.

– Это вы мне? – спросил Лопухин холодно.

– Я это про себя, – ответил Плезе, раздражаясь чему-то. – Об остальном – завтра, Алексей Александрович, сегодня – дела с военным контршпионажем, не прогневайтесь, что прервал ваш доклад…

(Плеве вчера подкрутили – шепнули, что Зубатов служил злейшему врагу и сопернику, министру финансов Витте.)

Когда цепь братства так легко и быстро повалила Зубатова, фигуру, казавшуюся столь сильной, человека, принесшего с собою новую программу, защиту старого новыми путями, в масонских ложах ликующей радости не было конца.

Один человек, однако, и не рядовой каменщик, а магистр уже, присяжный поверенный Веженский, всеобщей радости не разделял, а, наоборот, впервые испытал гнетущее, словно зубная надоедливая боль, чувство растерянности. С этим он и отправился к графу Балашову – одна из заповедей масонства гласила: «Никаких тайн друг от друга, служи будущему, памятуя о прошлом».

Для того чтобы понять истинное значение «братства», следует, пожалуй, заранее уговориться о том, что же это такое на самом деле – масонство?

Истерические вопли обывателя о том, что масонами руководит чужая, иноверческая сила и что служат они идее разрушения трона, «разжижения русской крови, попрания святой нашей старины», свидетельствовали о непонимании: неужели масоны, такие особенно, как Сумароковы-Эльстоны, Васильчаковы, Разумовские и Балашовы, заинтересованы были разрушить тот уклад, который гарантировал их права на миллионы десятин земли, на дворцы, поместья, фабрики, банки, железные дороги, газеты и книжные издательства?! Нет конечно же! Они, будучи людьми широко образованными, хотели этот, гарантировавший их владение уклад исправить, улучшить, повернуть от пустой, безвольной, дремучей болтовни – к настоящему, современному делу.

Казалось бы – ясно: франкмасонство, опираясь на трон, объединяло людей классового интереса, поверх границ и таможенных барьеров, во имя торжества идеи строительства их здания – всемирного сообщества владеющих. Но когда в обществе свершались социальные взрывы, не подвластные воле отдельных личностей, масоны оказывались по разные стороны баррикады, сражались с другими, иноземными братьями хватко, яро – спасали свое, оно всегда ближе. Разговоры о «надмирности масонских уз» списывались в архив, ибо надо было отстаивать личный интерес, гарантировавший национальное, которое защищали на полях битв ландскнехты, мужики, фермеры, мастеровые, объединенные «ура-патриотическим» бредом.

Вся история масонства свидетельствует об этом. Но для того, чтобы поверить, следовало знать, с чего все начиналось.

А начиналось с жрецов древнего Египта, с их идеи спасения тела после смерти, ибо оно, по преданию мудрых, сохраняло личностное начало усопшего даже после того, как его покинула душа и тепло, – то есть жизнь. Высшему искусству бальзамирования были посвящены избранные, ибо это была тайна: если тело сохранено и не отдано тлению, то и душа, значит, там, в высоком мире теней, не ощущает тоски по брошенной ею плоти.

Всякое тайное учение, – а жреческое было первым изо всех, – предполагает существование тайного общества единомышленников. И оно создалось в Египте.

Потом обществом тайных единомышленников стали жрецы Вавилона, проникшие в Ассирию и Мидию. Они говорили друг с другом на древнем языке сумерийцев, изгоняли злых духов, предав проклятию медицину – античный образчик цеховой, конкурентной борьбы за золото, то есть за личное благополучие. Все было в древнем Вавилоне: пышные представления, книги таинств, легионы непобедимых воинов, выдающиеся архитекторы, умелые ирригаторы – не было врачей. Медицина, начиная с древнего мира, была профессией прибыльной, поскольку платили за нее только те, кто мог позволить себе роскошь лечиться. Платили щедро, желая продлить наслаждения, молодость, ощущение постоянной радости бытия. Платили щедро, кидали к ногам врачевателей тяжелые, сыпучие кошели с золотым песком – лишь бы жить! Жить полно, радостно, здорово! Платили не считая – доходы считали братья-жрецы, обращая медицину на расширение своего незримого, тайного могущества.

В древнем Иране почитание «высшего разума солнца», которое каждое утро вливает в человека новые массы энергии, родило поклонение огню, отблеску солнца на землю, а Зараостр, сын звезд, основатель нового тайного ордена, разнес свое учение по всему миру – и поныне рождественские свечи символизируют начало Нового Года, то есть солнца, обновленного таинственной силой Мощного Добра. (Наивность понятий не смущала древних последователей Зараостра, как не смущала и последователей нынешних: сильное властвование над миром добра – первый эталон тирании.)

Жрецы Зараостра первыми ввели общую для членов братства форму, по которой они легко узнавали друг друга: при каждом была жертвенная чаша, жезл для умерщвления гадов, и платок, постоянно закрывавший нижнюю часть лица, чтобы дыхание не осквернило священного огня, что полыхает повсюду, рядом, близко – только надо увидеть его!

С рождением христианства родились новые тайные союзы.

Поначалу, когда Христос с апостолами проповедовал свое учение, и был одинок, и казнил его Понтий Пилат, страдавший тяжким похмельем и колотьем в печени после пирушки с друзьями, тысячи, а потом миллионы обездоленных пошли за Святым Писанием, ибо видели в нем спасение от той материальной и моральной несправедливости, которая окружала их.