Владимир Маканин - Место под солнцем [Рассказы]

— Заткнись, спи…

Теперь жена и сын спали. Игнатьев не спал; он мерно бродил по оставшемуся ему пространству квартиры, как бы выделенному во время общего сна для ночных его шагов, — по комнате и кухне; он нет-нет и курил. Он вспомнил, как утром у него возникло желание что-то эффектное сказать; сейчас тоже представился повод, он проходил мимо овального зеркала в прихожей и повторил, но уж по-иному:

— Это жизнь…

Он, хотя и совестясь, вгляделся в собственное отражение: нет ли морщин на лице. Ему казалось, что морщины могли бы в эти дни появиться, хотя бы наметиться, однако морщин не было. Игнатьев знал, что человек он сложившийся — немножко суетный и немножко позер: он был из тех, кому кажется, что за его поведением и жизнью вроде как наблюдают со стороны пристрастные зрители, хотя бы их, зрителей, и вовсе не было. И вот морщин не оказалось — это точно. Ни морщин, ни боли в сердце, хотя бы и редкой…

Он думал. Если жена загуляла и изменяет, в нас возникает определенная эмоция.

Если жена больна, в нас тоже возникает определенная эмоция. Так мы задуманы, так слеплены.

Но если, к примеру, жена изменяет и жена больна, мы не знаем, как быть и какую эмоцию выдать. Мы в растерянности… На миг Игнатьеву стало обидно, что он человек обыкновенный и в силу обыкновенности своей не умеет вместить разом и хотя бы принять близко, если уж не вместить. Ему стало обидно, что не дал бог ему, Игнатьеву, больше, чем всем прочим, — дал сколько дал, вот и все.

У зеркала постояв и вполне насмотревшись, он погасил свет; сбросивши домашние шлепанцы, чтобы не шаркать, он осторожно, чуть ли не на цыпочках, вошел в комнату, где спала жена. Он подошел ближе: к постели. Глаза очень скоро привыкли к темноте. Сима, заметно похудевшая, спала, он же хотел сказать что-то доброе и, может быть, неслыханно нежное, но не отыскал слов; он протянул руку, чтобы коснуться, но побоялся, что разбудит.

Даже помыслить о том, что вокруг сидящие сослуживцы начнут сочувствовать или, скажем, шушукаться, что у их молодого начальничка загуляла жена, было как-то нелепо — Игнатьев был на виду . Однако и молчать было тягостно. Некоторые из них, пусть не лучшие, стали для него людьми свойскими, и не первый уж год. Как бы между прочим, Игнатьев спросил у Тульцева, сплетая с чем-то нехитрым: бывает ли, мол, что женщина, обыкновенная, скромная, вдруг и резко меняется характером по причине, например, болезни?

— С женщиной все бывает, — засмеялся инфарктник Тульцев.

— Глубокая мысль.

И больше уже Игнатьев не спрашивал.

Позвонила Марина. Она, торопливая, сама раздобыла его телефон:

— …Игнатьев, слушай меня внимательно — ты слушаешь, Сережа? — Голос ее частил. — Я ведь работаю недалеко от Симы, две улицы перейти. Зашла я к ним в контору — тут же встречаю Симу в коридоре, ах-ах, сколько лет, сколько зим! «А мы, — говорит, — в театр идем…» Я говорю: «А можно с вами?» Короче: напросилась я в их компанию. Компания, я тебе сразу скажу, невысокого класса… Я поверчусь с ними вечер и присмотрюсь, узнаю, как и что, хочешь?

— Валяй, — сказал он безразлично.

Марина сказала еще с извинением в голосе:

— И не сердись на меня за вчерашнее: я глупостей наговорила.

— Да ладно.

— Не сердись. Сгоряча получилось.

— Ладно.

Он повесил трубку.

А выкурив сигарету, позвонил на работу жене — к телефону долго не шли, потом взяла трубку басовитая женщина. Надо думать, была она из веселой их компании.

— …Сима собирает сейчас деньги на театр.

— Ч-черт. Она у вас там главная, что ли?

— Ну да.

Женщина у телефона была настроена агрессивно:

— А вы что — против?.. В кои-то веки появился среди нас истинно веселый человек, и вот ее уже одергивают и укорачивают. Сима у нас душа компании. Поверьте: мы все счастливы, что Сима среди нас…

Взяла трубку жена. Игнатьев спросил — как она себя чувствует.

— Неплохо.

— Рад за тебя. Когда это у вас опять театр завтра?

— Сегодня.

— И после театра опять полуночничать?

— Возможно.

— С винцом?

— Кто же без винца сидит вечером? — Жена засмеялась, и там, в окружении, ее слова подхватили радостными криками и хохотом.

Сын смотрел телевизор. Игнатьев присел рядом, приобнял его за плечо и тоже посмотрел фильм.

Но в десять вечера он, конечно, вышел на улицу. Светила луна. Снег поскрипывал под ногами. Игнатьев обошел дом дважды и еще дважды, а потом наконец увидел ее — женщина-врач с лыжами на плече выходила из подъезда. Она жила в соседнем доме, в девятиэтажном, районный их врач.

Некоторое время они шли рядом.

— Ну что? — спросил Игнатьев.

— Да… Вновь подтвердилось.

Игнатьев, как и вчера, как и позавчера, не поверил. То есть, как это и бывает при несчастье, он именно и поверил и принял, однако словами усомнился:

— Сима чувствует себя сейчас хорошо. Она сама сказала…

— И все же это так.

— Но… но сколько же… Операция будет или нет?

— Ей жить не больше месяца. Метастазы через печень проникли по всему организму — оперировать нет смысла.

— Сима не знает?

— Нет, конечно. Я чуть не ахнула в рентгенкабинете — я ведь сама ее туда привела. Даже наш рентгенолог Софья Семеновна — а она, знаете ли, видела всякое — даже она сдержалась с трудом и после мне в коридоре шепнула: «Я, — говорит, — чуть не вскрикнула».

— У нее будут боли?

— Перед самым концом.

Врач ушла со своими лыжами, а Игнатьев, как и вчера и позавчера, остался со своей бедой. А луна светила.

Марина встретила Игнатьева у метро, по пути на работу. Она сняла красивые свои вязаные варежки с красными петухами и подула на руки, согревая.

— Ничего радостного, я тебе не скажу — ну, готов ты слушать?

Она вновь подула на руки:

— Компания у них будь здоров: амуры в полном разгаре. Веселятся люди, Сима, судя по всему, спала с Красиковым…

Игнатьев вздрогнул.

— Может, и не спала, сказала Марина поспешно, — может, он треплется. Хвастает… Там у них не разберешь. Работают все вместе и гуляют вместе. А сейчас ее домогается Новожилов, есть там такой тип.

Он промолчал.

— …Видела, как они целовались. Новожилов держал ее лицо обеими руками и ворковал.

— Она не отбивалась?

— Как тебе-сказать; заметно это не было.

— А ты хорошо глядела? — сказал он вдруг со злобой.

— Старалась.

Помолчали.

— Что за мужики?

— Да так, замухрышки. Сидят, клюкают и ждут, какая из женщин выпьет лишнего, и тогда тут же намертво к ней прилипают: если одинокая, едет скоренько ее провожать или же к себе на такси увозит, Обычная пьянка на дому.

Марина тронула его рукой: варежкой с вывязанным узором.

— Тебе что — больно?

Он неопределенно скривил лицо. Пора было на работу. Игнатьев был из тех, кто опаздывает лишь в крайнем случае.