Василий Сологуб - Сотвори себя

Осунувшееся, потемневшее, тронутое оспой лицо, отрешенный вид Григория вызывали у Крихты чувство жалости.

— Выходит, правда, что если хочешь нажить себе врага — сделай человеку добро, — передернулись его губы в кривой улыбке. — Отныне я буду безжалостным!

— Что ты имеешь в виду? — Павел Свиридович продолжал спокойно вести беседу.

— Прошу не-за-мед-ли-тель-но выбраться из моей хаты в свою… светлицу… На улице оттепель, весна — уже и без моей помощи обойдешься.

— Боже, куда же мы с детьми? — всполошилась Харитя. — Будьте добры, потерпите нас до тепла. Осталось всего-то навсего два-три месяца. Сторицей отблагодарим!

— Хватит с меня! Уже отблагодарили сторицей… Я не бог — всех не накормлю, не обогрею… — Григорий прищелкнул языком: все-таки загнал Крихту на скользкое.

— Хозяин — барин. Его слово — закон для всех домочадцев. Завтра выберемся. Нужно еще окна остеклить в землянке, хорошенько натопить печку, — Крихта не собирался унижаться, просить отсрочку.

— Григорий, остановись. Дети ведь, — подала голос Лида. Она в последнее время поблекла как-то, замкнулась в себе. Часто забивалась в глухой угол и втихомолку сидела там, а то начинала бормотать себе под нос, вроде бы молилась богу. За день от нее трех слов не услышишь. Но тут и она не удержалась.

— Еще раз говорю: я не бог, всех не накормить, не обогреть, хотя бы и хотел того.

— Не стоит, Лида, уговаривать. И на этом спасибо. Крепко помогли нам! Уже с крыш капает, — Харитя внешне легко соглашалась на выезд, а в сердце был страх, куда это пускаться в такую погоду.

Жгуре после ее тихих слов стало не по себе:

— Павел Свиридович, прошу не обижаться, не гневаться на меня. Пока мог, помогал. Дальше, к сожалению, не потяну… Надорвался я!

— Гриша, оправдываться не надо. Твоя отзывчивость — вне всякого сомнения.

— А я и не оправдываюсь. Ни перед людьми, ни перед богом не чувствую вины. Просто вынужден! Сам видишь, в моей семейной жизни чехарда…

— Мне ничего не остается делать, как от души поблагодарить тебя, поклониться до земли за все то добро, что ты сделал для моей семьи. — Крихта начал торопливо одеваться: нужно было срочно позвать деда Земельку, чтобы он остеклил окна, позаделывал щели в двери.

На следующий день, ранним утром, Харитя принялась вязать в узлы скудный скарб. В сотый раз передумывала взаимоотношения их семьи с Григорием. Никогда не попрекнул куском хлеба. Садились за обеденный стол одним семейством, одна еда на всех, одна ласка на всех детей, даже свою любимицу, Оленятку, не выделял. Однако непомерно большую плату потребовал Жгура у мужа за эти блага: председательство в колхозе.

На улице по-весеннему неистовствовало солнце: снега таяли, стали серыми, осели.

— Хоть природа, слава богу, к нам благосклонна, — успокаивала себя Харитя и без толку суетилась: то на порог веранды выскочит, то на дорогу побежит, выглянет, не едет ли на повозке Павел. Обещал немедля прикатить. Не надрываться же ей с узлами, не шлепать детворе по талому снегу.

Григорий разул набухшие от воды валенки, натянул на ноги сапоги с галошами и наводил порядок во дворе. Чтоб не затопило погреб, топором вырубил в еще мерзлой земле канаву — отвел воду в ложбину: «Сильное половодье ожидается…» Вернулся в хату передохнуть.

— Грузить помочь? Расстаемся друзьями, Харитя, а не зверьем, — еще ниже напялил на глаза шапку, совестно было от сознания своей неправоты…

— Гриша, не утруждайте себя. Вещей у нас кот наплакал. Как-нибудь и сами справимся, — Харитя старалась говорить сдержанно, спокойно, но голос подрагивал от волнения.

— Да смотрите ничего не забудьте, не потеряйте.

Жгура явно нервничал, переживал, поэтому и говорил что попало, лишь бы не молчать. Мельком глянул на жену. Ей все безразлично: она ведь ровным счетом ничего не прижила с Крихтами и ровным счетом ничего не потеряла. Ему же, Григорию, дорого стоила двуликая политика Крихты… Пусть теперь сам попробует прокормить свою ораву… Жрал хлеб, а отблагодарить должным образом не хватило ума…

Под окнами захрапели лошади.

— Тятя приехал! Тятя покатает нас! — запрыгала детвора, как воробьи перед дождем.

Лида, не осмысливая толком, куда и зачем выезжает Харитя с детьми, как сонная, помогала выносить узлы.

— Тятенька, я возле мамы, — пропищала тоненьким голосочком Светланка. Ее Павел любил особой любовью: дочка каждый раз напоминала ему юную Харитю.

— Лида, хочу хоть на первый случай дать им продуктов.

— Делай, как совесть велит.

— Павел Свиридович, Харитя, айда в камору. Не умирать же детям с голоду. Дам полмешка муки. Кусок сала, сладких бураков, проса…

— Молоко детям каждое утро я сама буду приносить! — Лида оживленно ввязалась в разговор.

— Гриша, это ты уж напрасно… Что мы, нищие? — обиделся Крихта.

— При чем тут нищие? — Жгура крепко схватил Харитю за руку и потащил ее за собой.

— Господи, что бы там не болтали о вас, Григорий Авксентьевич, завистники, а вы душевный человек, — расплакалась она. — Крутой нрав у моего Павла. К сожалению, вы с ним не нашли общего языка…

Перед тем как двинуться в путь, Павел Свиридович подошел к Жгуре:

— Не поминай лихом, Авксентьевич. Сколько жить буду на свете — твоего одолжения не забуду.

— Бодрствуйте на здоровьице! — растроганно ответил Григорий.

Харитя прильнула всем телом к Лиде и прошептала на ухо:

— Желаю благополучия тебе, — но не уточнила с кем: то ли с Левком, то ли с Григорием, как хочешь, так и понимай.

Тощие заезженные клячи изо всех сил напряглись, сдвинули с места тяжелые сани и по лужам двинулись в путь. Медленно и долго спускались в долину.

Харитя издали заприметила: возле приземистых окошечек пошевеливался дед Земелька — ремонтировал и остеклял рамы. А из черного дымохода, торчавшего над землянкой, валил дым.

— Павел, скажи, кто это у нас дома хозяйничает? — удивленно спросила она.

— Я рассказал Даруге, что переезжаем от Жгуры, а он как пристал: «Перебирайтесь жить ко мне, пока свою хату построите». Я, конечно, отказался. Тогда он прислал на помощь тетку Кригу, заодно и дровишек привез. Вот она и кочегарит, и убирает, неугомонная…

В последующие дни оттепель разгулялась не на шутку. Снег быстро набухал водой. По ночам клубились непроглядные туманы — за три шага ничего не видно. Они плотно обволакивали, обогревали землю. Лед на Орели гулко трескался.

Старожилы предсказывали большое половодье. С круч, бугров бело-серыми обвалами сползал снег. В глубокие овраги, долины неслись потоки воды, оставляя в земле канавы, беснуясь, пенясь, устремляясь к речке.

Не спалось Крихте. Тревога закрадывалась в душу. Их землянка прилепилась к косогору. Опасное место. Как только усилится оттепель — бурный поток воды может сорвать крышу…