Борис Губер - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 4

По мутным склонам небосвода
С глухих плотин, издалека
Ползут разливы молока,
Как в половодьи тихом воды.

В них притаились крики вьюг
И не один метельный ворох…
И мнится — ловит чуткий слух
Далекий и протяжный шорох.

Проглянет облако на миг,
Блуждая тенью по беспутью,
И так же вмиг белесой мутью
Задернется в полях немых.

И день, и сумрак, как не свой —
Висят зевотой ледяною
Вблизи, вдали и с высоты,
И сумрак тот же за луною,
Что опустился на кусты.

И небо здесь, и небо там —
Неслышных облак полный стан.

Но вот, где толпы облаков
С утра темнели стаей пленных
Да изредка синела высь, —
Безумье ярое белков
Вдруг опускается вселенной,
К нам опрокинутою вниз.
Оно молчит и взгляд потухший,
Слегка похожий на гранит,
Несытой жадностью глядит
На наши вздрогнувшие души,
На наши тощие сердца.
(Взгляд обезумевший слепца).

И вновь по склонам небосвода
С безвестных рек, издалека
Ползут разливы молока,
Как в половодьи тихом воды…

Но миг еще, и вот растет
Шатер опущенный полмира,
И веет сказкой от высот
Полувоздушного Памира.

И сердцу трепетно легко.
Скользит минута золотая.
И верится — недалеко
Поля маисные Китая,

Поля и рощи и луга,
Песков желтеющая скатерть
И розоватые снега
Горы Кунь-Ляо на закате.

Вот только приподнять бы край,
Ножом по этой мглистой коже! —
А там — нефритовый Китай
На все Китаи непохожий.

За полдень — снег.
Без ветра — снег.
Как белый пух,
Как белый мех,
Ложится тихо, как туман —
Незванный гость полярных стран,
Незванный гость, незванный друг, —
Предтеча бурь и дымных вьюг.

Всегда во мне живет мой стих —
Пою ли я иль не пою,
Средь сотен голосов чужих,
Его я голос узнаю.

Я бурею гражданских дел
Его венчал, сзывая в бой,
Чтоб он, куда хочу, летел
То с легкой флейтой, то с трубой.

Я с ним брожу вдоль старых стен,
И жадно вглядываясь в тьму,
Он слышит запах перемен,
Пока не слышных никому.

Сливаясь с ним, могу метать
И ярый гнев, и нежный звон.
Он будет для меня звучать,
Как я хочу, а не как он.

Высот косматых смутный гуд,
Движенья вихрь и блеск огня,
Отображаясь, в нем пройдут
Через меня и от меня.

И в час, когда веселый гром
К победе призовет живых,
Паду я на землю бойцом
И рядом — мой последний стих.

Вот он дремлет, усталью об'ятый;
Вот еще он дышит, и пока
Зыблются под тенью лиловатой
Угля воспаленные бока.

В яркой печке, — значит, стало былью, —
Все перегорит — и тишина.
Значит, слепнуть и крошиться пылью,
Чуя близкий запах чугуна.

А поленьям снилось: будто птичка,
Иль весна теплынью зацвела, —
Просто пламя, невидимка-спичка
В темноте зачиркала и жгла.

И кора курчавилась в дурмане,
Но боролась под сухим огнем
Даже влагой, даже крепкой тканью,
Что осталось в дереве немом.

В печке солнца горячее стало,
И от визга цепкой кочерги
Все перемешалось и трещало,
Сыпались лесные светляки.

И когда сгребли их, полукругом
Слушали жужжание горшков —
О березняке над светлым лугом,
О закатном рое комаров.

Вот и стынет уголь лиловатый;
Вот еще он дышит, но слегка
Серый пепел, мрак холодноватый,
Перехватит хрусткие бока.

Нет лучше московских поэтов,
Нет слаще старинной Москвы,
В туманы и чары одетой,
Где гости заморские — вы.

Мы песней, как брагой, богаты,
Подносим к устам наизусть…
Стоит под московской палатой
Горбатая нищенка — Русь.

Идите, волнуясь брезгливо,
Заморские губы сложа.
В лохмотьях старухи — на диво,
Как ласточка, в’ется душа.