Артем Веселый - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Надорвали животики веселые избенки, ветрянки размахались ручищами, хрустели каменными утробами, — вот-вот пойдут в пляс, сломают шапки угольчатые, стрелецкие.

Веселое житьишко на селе Шлеп-Помет, а все с того и началось…

Вышел Курын из избенки, разбросил овчинную, латаную-перелатанную шубенку по улице, по круглым лошадиным говяхам, смерзшим и звонким, как биллиардные шары, повернул Курын длинный, сизо-багровый нос на восток, закрестился, засморкался, растрепал на ветру бороденку и возопил:

— Г-го-осподи, господи, пропиваю остатнюю шубенку…

Поклонился всем четырем светам и помчался к Теще.

Теща — вдова пухлая, кудрявая. У Тещи бесперечь всегда народу до краев, потому самогон здесь лучший и дешевше не найти, — известно про то на всю волость. Теща — баба сноровистая, приголубит, спать уложит. Да что греха таить, — и угреет белым телом иного застудившегося путника.

И ту жаркую на морозе молитву Курына услышал Васька Смирнов. Занимал Васька Смирнов в Шлеп-Помет ответственный пост, — нес Васька все тяготы попа на селе, и с утра его нос всячески поворачивался на ветру, — не понесет ли откуда теплым духом самогонным. От былого его житьишка осталось одно звание, в карманах его засаленной рясы с поцелуями дегтя в карманах с добрую мужицкую мотню, свистал ветер. Церковная кружка давно не разговаривала потными медяками, — лишь ненужные мильёны напихивались старательно, и сухая длинная, как журавль колодезный, попадья использовала кружку под кормушку для поросенка. Душа Васьки жаждала и алкала, а услышав молитву жаркую Курына, услышав скорбное моление раба господня, душа Васьки взыграла веселием и упованием Прицепился Васька в мотню домотканную Курына и помчался за ним.

Улицы перед Васькой расступались, избенки поджали животики со смеху, в сощуренные глазки окон совались мужицкие бороды:

— Помчался Васька на охоту…

А было это старо, как старо было село Шлеп-Помет, веселое и пьяное, грибом приросшее у оврага со времен Петра. Гнали сюда на поселение чувашей, татар, костромичей, ярославцев, помешались, запутались, стали все православные, приход веселый, матерщинный, как и поп их — Васька Смирнов.

— Самый наш мужицкий поп, веселый поп, — пуп почесать да хохотать!

Докатился Васька до Тещи, повел носом туда-сюда, раздул ноздри и втиснулся в дверную пасть. Шибануло в нос кислой опарой, самогоном и махрой-самосадом.

В избенке вывертывал вензеля мужичонка, — не поймешь где ноги, где руки, где мотня, где голова, — но этот мужичонка — нестоящий внимания. А вот Курын. Курын уже булькал муть из бутыли, нос его, большой и сизый, клевал в стакан.

Васька присоседился рядышком, расправил бороду, помолчал. Курын повернул нос, — чуть попа не задел, — ощерился:

— Ты че, косматый чорт? не дам. Не лезь…

У Васьки бас, — загудел через бороду.

— Што-о лаешься, собачий сын?

— Уйди, косматый, остатню шубу пропиваю…

Курын задрал бороденку, опрокинул баклажку в утробу. У Васьки в ноздрях ровно гусиным пером защекотали. А тут еще Теща приплыла из передней комнаты.

— Батюшка, не должок ли занес?

Грудями, как хлебы мужицкие, насунулась, приветила улыбочкой. Васька в обиду:

— Што ты, Теща, какой я те батюшка? У меня своих дочерей-кобыл хвата-ат, ты ещо лезешь!

Теща бедрами вильнула к печке, посудой загремела, а Курын за разговором второй стакан закинул в утробу. Заело у Васьки под-ложечкой:

— Слышь, Курын носатый, давай в карты помечем?

— А че, косматый, ставишь на-кон?

Васька шапку на стол:

— Мечи банку!

— Сколь в ей?

— Пяток бутылок… Теща, дай колоду…

Теща выбросила карты, как застарелые гречневые блины. Васька держит банку, Курын по бутылочке сбивает с шапки:

— Мотри, Васька, три осталось!

— Помолчи-ка еще немного… налей-ка из своей…

Курын благословил Ваську стаканом:

— Глони-ка, расправь в нутре-то…

Сплюнул Васька и мечет дальше. Высохла шапка, — вся к Курыну перелилась. Упрел Васька:

— Своло-очь ты… поставь с выгрышу…

Курын поставит, — что ему? Вылакали бутылку, — Васька за свое:

— Давай ещо?

— Чаво ставишь?

— Шубу!

— Сколь в ей?

Усохла и шуба. Курын влез в поповскую шубу, пополз на-карачках, вспахал носом грязные половицы, ибо, пока усыхала Васькина шуба, шапка перешла во владение Тещи за четыре бутылки. Потому изба Тещи залилась в угарном весельи, и потому еще, что пришли парни промочить горло и нашли Ваську в положении риз. Парни хлебнули у Тещи на гривенник, заломались на рубль. Ударила гармоника саратовская с колокольцами, переборы соловьиные, плясовые. Курын навыворот напялил поповскую шубу, зашлепал лаптями по соплям половиц. Васька подобрал рясу, как бабы заголяют юбки, расписал вензеля. Один парнюга с размаха вскочил на Ваську верхом вцепился в патлатую гриву:

— И-и-го-го-го!

Васька бородой трясет, топчется и рвется, как конь не объезженный:

— Бро-ось, своло-очь, чево еще балуешь, ну-у, удди…

Бросили, сгрудились к столу:

— Васька, в карты?

Васька отдувается, фыркает:

— В долг играю?

— Не отдашь, сволочь! Ставь дочку на-кон!

— Кто их, кобыл, возьмет? В их в каждой по пять пудов да с гирькой без ушков, да еще по два кирпича… Щитай!

— Хо-хо-хо!

— Га-га-га!

Парни выпили, Ваське поднесли. Возрадовалась и возликовала душа:

— Играй песни, сволочи!

Бас у Васьки, что колокол соборный, городской. Теща умасливает:

— Шел бы ты, батюшка, домой, спать бы тебе с богом Васька в раж:

Ни разу с богом не спал, Теща, — с богородицами, действительно, приходилось!

Сейчас лопнет со-смеху изба у Тещи!

— Как я без шубы пойду? Курын, дай шубу до дому дойти!

Курын в конец рассопливился, раскорячился в шубе навыворот:

— Ы ык… зачем ты, ма-ать ма-а-а-я… мать-перемать… Молчи, косматый, вишь, песни играю…

— Шубу дай до дому!

— Врешь, не отдашь, я те, косматый черт, знаю…

— Отдам, лопни глазыньки!

— Врешь… возьми вон у Тещи чапан…

— Чтоб я в чапане ходил? Сука ты, пойду так… Набрызгай стакашку на дорогу…

Набрызгали. Васька хлобыснул огонек в утробу и вывалился во двор.

Уже вечер зализал поля и избенки села Шлеп-Помет. Звезды табуном высыпали, хохотали до упаду. Избенки покривились, животики со-смеху надорвали, попритихли с уморышки.

А Васька Смирнов, подобрав рясу, сыпал по улице, по кособокой дороге через овраг к церкви у яра. Размотал на морозе гриву и бороду, запыхался, как конь необъезженный. А дома ждала попадья, длинная, как журавль колодезный, и две дочки, каждая по пять пудов с гирькой без ушков да по два кирпича…

У Тещи режутся в двадцать одно. Пухлые карты туго отлипают от колоды. Только и слышно: