Аркадий Драгомощенко - Расположение в домах и деревьях

Я нагнал Веру и Наталью.

– Ты взрослый человек, – продолжала говорить Наталья.

– Ты не понимаешь моего положения, – не давала сказать ей Вера. – Если бы ты видела, что с ним сталось! И никуда я не собиралась ехать. Ни за что на свете.

– Ты взрослый человек, – рассудительно повторила Наталья. – Ты понимаешь, что все наши решения гроша ломаного не стоят. А теперь хорошенько выслушай: Ольга Дмитриевна мне лично сказала, что всё это чепуха. Она звонила туда, и ей сказали, что причин для беспокойства быть не должно.

– Он собирался прийти… – сцепив руки, продолжала Вера. – И мы бы пришли, и ничего бы не случилось, и я бы радовалась, что он дурак-дураком. Лучше дурак-дураком, чем это!

– Но кто вас заставил? Прости, я понимаю, что говорю глупости… Мы с Ермаковым вас с утра ждали. Ермаков, конечно, потом взбесился, как бык, разорался, заперся в мастерской и до сих пор не выходит. По-моему, ни о чём не догадывается. Так что мы ему пока не скажем. Ладно, Вера? Ему ночью в Москву ехать, заказ утверждать.

– Ну никак не могу понять! Почему, почему?

– И я тоже. Невероятно. Правда, когда чужой человек – не так, а вот когда свои…

– Не знаю. В конец отупела. Мы целый день по жаре проходили с его приятелем. Занудство сплошное.

– Вот и мы в Коктебель собирались, – сказала Наталья. – Нас там ждут. В этом году народу собирается видимо-невидимо. Теперь как-то совестно. Но что же делать с Ермаковым? Ты предлагаешь сказать?

– Ни в коем случае! – испуганно воскликнула Вера. – Не дай бог, потом привяжется к кому-нибудь. Ермакова я знаю.

– Ты права, – произнесла Наталья и оглянулась на меня.

Платье её шуршало шёлком, скребло шёлком тишину, как сухие листья перед снегом скребли воздух.

– Вы не отстали? – с отсутствующим видом поинтересовалась она.

– … но ты себе представь, – опять начала Вера. – Светит солнце, чудесное настроение. Мы с Майклом помирились, куча дел, и все переделать надо. Потом их встретила. Ты извини, но мне необходимо восстановить ход событий.

– Тебе это не поможет, – заметила Наталья. – Не нужно.

– Майкл просил позвонить в четыре. Думала: убью время до четырёх. И пушка выстрелила, даже в ушах заломило. Как на первое свидание идёшь, представь себе… Майкл мне предложение сделал.

– Поздравляю, – произнесла Наталья и коснулась губами щеки подруги.

– Ну, слушай… – Вера взяла её под руку.

Они были, как ни странно, счастливы. По-настоящему, без дураков. Не слушая друг друга, они, тем не менее, беспрепятственно понимали одна другую с полуслова, излучая уверенность, за которой улавливалось непроницаемое недоверие к мужскому миру, можно даже сказать – к смерти, потому что, слушая их разговор, я переживал смутное чувство потери её, перехода в другой род. Как им было не завидовать?

– Шофёр стал бледным-бледным. – (И дальше, дальше!) – Симпатичный мальчик. Его тоже жалко. Осторожно, ты измажешь платье. У вас пылища, как на улице. Но ты бы видела, как он побледнел! – Вера наклонилась к Наталье и что-то прошептала ей на ухо, и та:

– Бедная… – вздохнула и снова оглянулась на меня. – Не отставайте.

Мы уже стояли на пороге комнаты. Народу было много. Окнами комната выходила на Петропавловскую крепость. Горела одна-единственная лампа в углу. Её розовый свет сливался с жемчужными водянистыми сумерками. На небольшом диване, покрытом ярким соломенным матом, сгорбился юноша в круглых очках, держа на коленях голову темноволосой девушки. Она курила с закрытыми глазами. Скомканная нитка дыма плавала подле её лица. Я потянул носом – запах показался знакомым. А может быть, только показался? И какое кому дело? Розовый свет неудобно лежал в зрачке. Он мешал сосредоточится на мыслях о счастье. На лице девушки было больше счастья, чем во всех мыслях – моих и чужих. И я попался на крючок, ох, попался. Да и кто бы не попался, когда перед тобой идут две женщины, а ты смотришь на загоревшую, смуглую кожу, на обесцвеченный пушок, сбегающий вниз вдоль позвоночника. На самом деле никакого счастья, никакой безмятежности…

Что это? Ворочается, изнывая: смерти чужой ждём терпеливо, как обитатели сказочного Аида ждут живого, чтобы с торжеством впиться в хрустнувшее живое, взыскуя капли крови, а для них это всё равно что капля времени, памяти – (говорят, память), – а мы ждём, и я тоже жду чужой смерти, чтобы… чтобы? Ещё хорошо, что трупы не едим. Впрочем, о трупах я подумал только спустя полчаса, когда оказался рядом с человеком, уютно встроенным в кресло.

Стоя посреди комнаты, я осмотрелся. Выпивки, безусловно, хватало. На круглом лоснящемся столе группировались бутылки с картинками и без картинок. Стаканы высокие, лёд склизкий в гранёной вазе, собиравшей в острых изломах стекла сгустки розового света (схожие чем-то с купидонами) и выпрямлявшей его тут же в ленивые лучи. Были вишни на фаянсовом блюде, узорные края которого притворялись листьями винограда. Клубника в лукошке.

Я поискал глазами хозяйку.

– Кого-нибудь ищете? – спросил пожилой крепыш из-за стола. Нешуточная, с проседью борода слегка сдвинулась в сторону, и он подмигнул мне тугим татарским глазом.

– Не ищите, – посоветовал он и положил вишню в рот.

– Ну? Гости скучают? – произнесла Наталья, беря меня сзади под руку. – Гости не пьют? – улыбнулась она, поворачивая меня к себе лицом. – Почему?

– Гость растерян, – сказал я. – Он ошеломлён богатством выбора.

– А!.. – кивнула она в сторону стола. – Но ведь это непременное условие хорошей коллекции. Мой муж собирает бутылки. Он собирает, а мы, как видите, обречены на неблагодарную роль: осушать их. Полные не имеют хождения.

– Чего только не коллекционируют! – вмешался крепыш. – Я знаю человека, который собирает конские уздечки, а сам, по-моему, лошадей в глаза не видел.

– Вы думаете, это такая редкость, лошади? – спросила Наталья.

– Да нет… как бы это выразиться, – лошади, конечно, не редкость, да вот он слепой от рождения. Поэтому он как бы вообще их, что ли, не видел…

– Тогда он настоящий коллекционер, – заключила она. – Истинный коллекционер. Я вас оставляю. Не возражаете?

– Нет, Наташа, – произнёс бородатый крепыш. – Возражай, не возражай, всё едино.

– Ты сегодня не в меру скептичен, – улыбнулась Наталья и покинула нас. Крепыш подмигнул мне и положил в рот вишню.

– Ничего, правда? – спросил он. – Славная девка. А ведь я её помню, когда она на Маломонетной жила, в Академии позировала. Всё было, всё было… – вздохнул он. – Честь открытия, так сказать, принадлежит мне, но её счастье, что Ермаков подвернулся. Он парень хват, сила. Ушлый мужик! Ушлый, своего не упустит. Они, из глубинки, все такие – пальца в рот не клади, вмиг оттяпают. Посмотрите, как всё получается! – Покачал он головой. – Только посмотрите…