Юрий Пиляр - Такой случай

И вот наконец мы появились на пороге своей квартиры, мы трое: Машенька, ты и я. Твои родители стояли у открытой двери. Я был несколько взволнован, твой отец тоже был взволнован, я это заметил. Ты смеялась счастливо и устало. Мы внесли нашу дочку в квартиру, где ей предстояло жить, расти, радоваться. Она вошла в свою квартиру — теперь это была и ее квартира. Почему-то это волновало и трогало нас очень.

Ты выглядела несколько утомленной и бледной, и мать предложила тебе прилечь. Ты пошла умываться, а Машеньку дала подержать своему отцу (мать тем временем выстилала детскую кроватку). И вдруг я увидел, как что-то дрогнуло в лице отца, его маленький рот скомкался, раскрылся, в глазах засветилось удовольствие, даже нежность. Я понял, что он полюбил Машеньку, и тоже — мгновенно. И это меня не резануло, не вызвало чувства ревности. Наоборот, я подумал — пусть любит; чем больше людей будет ее любить, тем лучше. И эта мысль притушила мою обычную неприязнь к тестю. Он теперь дед, моя дочь его внучка; правда, к этому надо было еще привыкнуть.

Ты переоделась в халат, легла и стала кормить Машеньку грудью. Мать в сопровождении растроганного деда отправилась на кухню накрывать на стол. Я достал из серванта вазочку с твоими любимыми «Раковыми шейками».

— Уж не мог «Мишек» купить. Пожадничал, — сказала ты.

Понимаешь, я ведь старался не ради того, чтобы ты мне спасибо сказала. И все-таки стало как-то обидно. Впрочем, я тут справился с собой.

Машенька поела и уснула. Мы с тобой перешли на кухню, выпили по рюмке, пообедали, посидели с твоими родителями, и они собрались уходить. Твой отец объявил на прощанье, что запишет часть дачи на внучку и, кроме того, будет отпускать к нам мать ежедневно на час-другой «для помощи и консультации».

Так и началась наша настоящая семейная жизнь.

Как ты помнишь, я накупил множество брошюр об уходе за грудным ребенком, и мы старались соблюдать все правила. Ты кормила Машеньку каждые три часа, а ночью устраивала шестичасовой перерыв. По вечерам перед последним кормлением мы ее купали. Я сам кипятил воду, измерял температуру, готовил ванночку. Машенька, такая умница, никогда не плакала во время купания. Потом ты садилась ее кормить, а я ополаскивал ванночку, развешивал пеленки, подтирал пол. Машенька засыпала в своей кроватке, и следом за ней засыпала ты: тебе полагалось спать не менее восьми часов в сутки — я за этим следил.

В хорошую погоду я после работы успевал еще погулять с дочкой. Обычно я возил ее в коляске вокруг дома. Ты в это время делала свои домашние дела или отдыхала…

Я пытался следить и за тем, что ты ешь и все ли получаешь, что тебе необходимо, как кормящей матери: молоко, творог, яблоки, квашеную капусту, лимон, рыбий жир, печенку. Я прочитал, что грудной ребенок любит, и даже нуждается, чтобы его время от времени поносили на руках, и с удовольствием брал Машеньку на руки. Я перестал курить дома — выходил на лестничную площадку. И вообще старался делать все, чтобы тебе и Машеньке было хорошо.

Я чувствовал, что тебе нравится такое мое участие во всех делах, что ты даже чуточку удивлена. А для меня это было естественно: я служил любимым. И мне было приятно служить вам. Строго говоря, я столько же служил вам, сколько себе. Казалось, какой может быть счет?

И вот вдруг тот вечер. Я пришел после работы домой, как всегда, с полной сумкой, не раздеваясь, рассовал продукты по полкам холодильника и буфета и, прежде чем снять пальто, заглянул в комнату. Ты лежала в неудобной позе на неприбранной постели, и Машенька, завернутая в одну пеленку, лежала рядом, энергично хваталась ручками и раздраженно хныкала. Я хотел спросить, в чем дело, но ты опередила меня:

— Валера, у меня, наверно, грудница. Очень болит, и молоко, кажется, исчезло.

Я мигом сбросил пальто, подошел к тебе.

— Когда это началось? Почему не вызвали врача?

— У меня, кажется, температура. Не кричи, — сказала ты. — Мамы сегодня не было, я одна…

Я потрогал твой лоб. Ладонь обжег ровный сухой жар.

— Сейчас вызову неотложку, — сказал я. — Поставь пока градусник.

Машенька все энергичнее хваталась ручонками и хныкала все громче: она хотела есть.

— Она уже опустошила меня, — сказала ты, не меняя своей неудобной позы.

Я побежал вниз и стал звонить из автомата на пункт «Неотложная помощь». Пришлось долго объяснять, что и как, я наугад сказал, что у тебя температура тридцать девять, наконец мне пообещали приехать через час, как только машина возвратится из Филей, и попросили встречать у подъезда.

Я вернулся. Машенька плакала в голос. Ты продолжала лежать, и по твоим пересохшим губам и больному блеску глаз было видно, что тебе худо. Я быстро разделся, вымыл руки и взял Машеньку. Потом нашел градусник, встряхнул и дал тебе. У тебя было ровно тридцать девять. Машенька громко плакала.

— Съезди за мамой, — сказала ты.

— Я пошлю телеграмму. Или съезжу. Только дождемся неотложки.

Я ополоснул кипяченой водой пустышку и сунул Машеньке в рот. Она немедленно выплюнула ее.

— Ты не полдничала? — спросил я, думая, что если ты попьешь чаю, у тебя, может быть, появится молоко.

— Я ничего не хочу, не приставай, — сказала ты. — Положи ее ко мне.

Ты попробовала дать Машеньке грудь, но через минуту, потрудившись впустую, Машенька отвалилась и стала кричать еще громче.

— У меня голова разламывается на части, — сказала ты. — Уйми ее как-нибудь.

Я снова взял Машеньку, пошел с ней на кухню. Мы зажгли газ, поставили чайник. Пока я держал ее на руках, она не плакала. Но стоило хоть на минуту опустить ее, как она принималась кричать во всю силу.

— Что ты там делаешь с ней? — устало и раздраженно спрашивала ты из комнаты.

— Ничего, все в порядке, — говорил я, подхватывая Машеньку, которая тут же после этого прекращала крик.

Так, держа ее одной рукой, другой рукой я достал из холодильника молоко, а из буфета сахар и хлеб и приготовил тебе полдник.

— Где же твоя неотложка? — спросила ты, с жадностью глотая чай с молоком.

— Сейчас придет. Налить еще?

— Нет.

— У тебя совсем исчезнет молоко. Чем будешь кормить Машу?

— Дай ее мне. И принеси еще чайку. Не прозевай машину.

Ты выпила вторую чашку и снова предложила Машеньке грудь. Я схватил пальто и побежал встречать неотложку. На улице было темно, морозно. Неотложки не было. Я добежал до угла дома — почта еще работала — и отправил срочную телеграмму твоей матери. Девушка-телеграфистка сказала, что минут через сорок доставят. Потом я побежал обратно к своему подъезду — неотложки все не было, и, так как по времени ей давно полагалось быть, я зашел в телефонную будку и позвонил. «Сейчас будет. Ждите», — ответили мне.

Поднимаясь по лестнице, я услышал крик Машеньки. Я вынул сигарету, прикурил, несколько раз глубоко затянулся. Я не знал, что еще делать. Пока, видимо, надо было просто ждать. Терпеть и ждать. Я затоптал окурок и вошел в квартиру.