Юрий Пиляр - Такой случай

По настоянию Глафиры Николаевны собрание объявило мне выговор. Я ушел обиженный, огорченный.

Тяжелое впечатление от этого собрания давно изгладилось в моей памяти, как вдруг, уже весной, произошел случай, который заставил меня вспомнить о выступлении Феди на собрании.

Мы играли во дворе в кегли. Было тепло, солнечно, и я, сняв с себя куртку, отнес ее к дереву на скамейку, где были сложены наши пиджаки. На обратном пути я остановился у круга, в котором мы поочередно метали деревянный шар. В тот момент, когда я подошел к кругу, шар бросил Мишка Стегай. Я слышал, как шар, не коснувшись фигур, прокатился мимо, и в то же время различил стук падающих кеглей. По обычаю, за нашей игрой присматривал один из старшеклассников с хорошим остаточным зрением.

— Почему упали кегли? — спросил я его.

— Потому что шар попал в цель, — невозмутимо ответил он.

— Шар пролетел мимо, я слышал.

— Ах, ты слышал, а я видел. Понятно?

— Ничего не понятно, — запальчиво произнес я и крикнул: — Ребята, давайте сюда!

Старшеклассник, пытаясь опередить нас, бросился к кругу. Но я первым достиг площадки и, перебирая руками упавшие кегли, нащупал рядом с ними обломок кирпича.

— Зачем ты его бросил? Почему обманываешь? — крикнул я старшекласснику, готовый ударить его.

— Сам ты себя обманываешь, слепец, — презрительно ответил он и, вырвав из моих рук кирпич, убежал.

Случай этот глубоко взволновал меня. Прежде мне и в голову не приходило, что даже здесь, пользуясь нашим недостатком, нас могут обманывать.

«Но почему Федя на собрании говорил, что я сам себя обманываю, и этот тоже?» — спрашивал я себя, возвращаясь со двора в интернат. И вдруг мне стал понятен смысл Фединых слов: обманывать себя — значит думать, что можно всегда обходиться без тех знаний и навыков, которые дает нам наша школа и которые в какой-то мере заменяют человеку зрение.

В этом убеждении я укрепился еще больше, когда обнаружилась новая попытка воспользоваться тем, что мы не видим.

Как-то перед сном, войдя раньше обычного в спальню, я, как всегда, справился, есть ли в ней кто-нибудь. Это был неписанный закон нашего общежития, наша традиция — обязательно отвечать на такой вопрос. Мне никто не отозвался. Я сел на постель и, прислушавшись, уловил сдерживаемое дыхание.

— Кто тут? — громко повторил я.

Снова никто не отозвался. Когда раздался звонок и в комнату с шумом стали входить товарищи, я сказал:

— Ребята, загородите дверь! У нас сидит кто-то без языка, надо бы его проучить.

И тотчас же из угла передней послышался резкий голос воспитательницы Глафиры Николаевны:

— Скворцов, не болтай глупостей! А вы входите и раздевайтесь… Вы что, звонка не слышите?

Мы и раньше подозревали, что воспитательница подслушивает наши разговоры, но сейчас, когда это стало очевидным, наше терпение лопнуло.

— Вы сами, Глафира Николаевна, нарушаете правила внутреннего распорядка, — сказал Федя Суханов.

— Нечего за нами шпионить, — пробасил Стегай.

— Надо пожаловаться директору, — предложил кто-то.

Мы подняли галдеж, а на следующий день действительно пошли к директору школы-интерната и попросили его перевести от нас куда-нибудь Глафиру Николаевну.

Ближайшим последствием этой истории явилось для меня то, что в моем дневнике по поведению за четвертую четверть было поставлено хорошо вместо обычного очень хорошо. Однако для себя я сделал выводы и, вернувшись после летних каникул в школу, в седьмой класс, серьезно засел за учебники.

Я снова стал хорошо учиться и в то же время упорно занимался в скрипичном кружке. Теперь я с благодарностью вспоминал урок дружбы, преподанный мне в прошлом году Федей Сухановым. К сожалению, он больше не учился с нами: летом после удачной операции ему восстановили зрение в одном глазу, и он перешел в школу для слабовидящих детей. Мне было и приятно за товарища и немного грустно: сам я по-прежнему оставался незрячим.

Вместо Феди у меня в скором времени появился новый друг, тоже москвич, Саша Родионов. Вот как он пришел к нам.

Собравшись в класс первый раз после каникул, мы еще до звонка заметили, что среди нас есть новенький. Мишка Стегай первым подошел к нему, намереваясь по своей привычке его ощупать, и вдруг все мы услышали спокойный, не по-детски низкий голос:

— Ты что, хочешь познакомиться?

— Хочу, — растерявшись, ответил Мишка.

— Ну так давай, вот моя рука.

Это произвело впечатление.

— Александр, — назвал он себя.

— Михаил, — в тон ему ответил Мишка.

Мы окружили новичка и Стегая. Один из ребят, видевший немного, сообщил нам шепотом, что новенький на целую голову выше Мишки.

— А ты будешь учиться с нами? — оправившись от смущения, спросил Стегай.

— Буду учиться.

— А где раньше учился?

— В седьмом классе сто тридцать третьей школы.

Мы поняли, что Александр совсем недавно потерял зрение и подивились его самообладанию.

Скоро Саша стал нашим общим любимцем. Он не задавался перед нами своими знаниями, наоборот, сам спрашивал, когда у него что-нибудь не получалось: многое ему приходилось начинать с азов. Как один из успевающих учеников, я был на время прикреплен к Саше в помощь. Вместе занимаясь, мы быстро подружились.

В седьмом классе у меня, кроме музыки, появились и другие увлечения. Я возобновил занятия физкультурой, записался в кружок классического танца, начал учиться играть на домбре. Кроме того, я стал много читать. День был загружен до предела, но, несмотря на это, а может быть, именно поэтому, я постепенно снова выдвинулся в число лучших учеников в классе.

Танцами и физкультурой меня побудил заняться один разговор, случайно услышанный мной во дворе школы. Устав бегать, я прислонился к стене возле открытой двери. В это время в проходе остановились какие-то люди. Незнакомый мужской голос сказал:

— Обратите внимание на их походку, на особое положение головы и туловища. Вслед за Цейном я утверждаю, что это следствие того, что незрячие чувствуют находящиеся вблизи предметы с помощью особых, не исследованных пока наукой органов, расположенных, по-видимому, в кожных покровах лица. Да, да, не улыбайтесь, коллега, это действительно так.

Отбежав от двери, я погрозил ученым мужам кулаком и с того дня начал тщательно следить за своей походкой. Вечером я снова отправился в физкультурный зал. Месяца через три после упорных тренировок я свободно ходил по буму и делал стойку на параллельных брусьях. Я стал заниматься акробатикой и к концу года научился ходить на руках с вытянутыми вертикально ногами. Я неистовствовал до тех пор, пока, прыгая как-то через гимнастического коня, не упал и не вывихнул себе руку.

Это не помешало мне продолжать занятия в танцевальном кружке. Мы разучивали падеграс и падеспань, где особое внимание уделяется правильной и красивой осанке; в ту пору для меня не было большей похвалы, чем похвала преподавательницы танцев.