Николай Рыжих - Избранное

— Неужели опять не заловимся? — Мишка хлопнул ладонями и кинулся к неводу.

Ночью мы два раза метали и оба раза неудачно: в первый, перед полуночью, Михаил не успел отдать шлюпку, проскочили косяк, во второй раз, под утро уже, порвался носовой вертикал, рыба ушла. Парни пошли вздремнуть, только вот мы с Мишкой остались.

— Ну, чиф, я пойду, хоть на часик расслаблюсь, — сказал Михаил. — Егорович хоть знает?

Из рубки торчал капитан. Я кивнул ему, он спрятался в рубку, там звякнул телеграф, сейнер оттолкнул волну и двинулся к дымам.

Зашел в рубку. Егорович перекладывал рулевое колесо только на один зубок — редко кто умеет так стоять на руле — и поглядывал на дымы. Вся грузная фигура старого капитана слилась с сейнером, вместе с ним раздвигала волны.

— Вруби, — буркнул он.

Я включил рацию, рубка заполнилась базарным гвалтом: «Рыба», я «восемьдесят первый», прошу наводочки!», «Рыба», я «четверка», «Рыба», я «четверка», целый час под тобой…» Голоса — басы, баритоны, тенора — всяких темпераментов и всякой хрипоты, а покрывая их спокойствием, без секунды промедления равнодушный голос наводчика: «Десятка», право на борт! Так держать, «десятка»! Отдать шлюпку, «десятка»!»

Примерно через час мы были в общей толчее.

— Звони.

— Я — так.

Если сейчас врубить ревун, парни начнут вспоминать небесную олигархию — уж так он действует на только уснувшего и много дней нормально не спавшего человека. Особенно тяжелые на подъем Мишка с Петром, да и Сергей, хоть тертый: на рыбе уже шесть лет, а до рыбы на шахте работал.

Спустился в кубрик. Парни в самых живописных позах: у Сергея руки и ноги навылет, шапка на глазах, Толик тоже на спине, руки его покоятся в специальных подвесках — на запястьях у него ранки от морской соли. Михаил с Петром вместились в одной койке. Все в сапогах.

Толкнул Сергея, он самый главный.

— Метать? — Он не двигал шапку.

— Да.

Он резко приподнялся, потянулся за перчатками.

Сергей встал, остальные сами.

Проходим мимо сейнера, он разметался уже. Приятно смотреть на них: невод скольцован, в нем прогуливается селедочка. С одной стороны она утопила балберы и валит из невода шумящими потоками, так много ее поймалось. Вся команда на палубе. Курят, зевают, заправляют перчатки под нарукавники и весело переговариваются — у них сейчас самое приятное время во всем замете. Сам капитан, Андрей Пак, стоит у борта, смотрит в невод и будто ничего не видит.

— Как она, родненькая, поймалась? — крикнул Мишка, подняв руку.

Андрей поднял голову, в его чуть сощуренных глазах усталость и спокойствие. Необыкновенный он все-таки рыбак: каждый год берет по два, два с половиной плана, а в прошлом году до трех добрался. И ловит-то там, где никто не предполагает, что она есть.

— Везет же людям, — вздохнул Мишка.

Михаил у нас больше всех переживает за рыбу, точнее больше всех мечтает о деньгах, а вот что касается самого рыбацкого дела, палец о палец не стукнет, чтобы понять что-нибудь.

Из сезонников он. В Воронежской области у него жена с двумя детьми. Она заваливает его письмами. Письма все о том, как младшенький ест и как, когда в дом заходит посторонний мужчина, бежит смотреть фотографию отца — не отец ли?.. что она купила на те деньги, что он высылал ей. Михаил насмешливо острит над этими письмами, но каждый раз перед сном задергивается шторкой и шелестит конвертами.

Идем в толчее сейнеров. Егорович перебрался на верхний мостик, ребята разбрелись по своим местам: Толик стал у вьюшки, Михаил пританцовывает с молотком возле стопора, Петро, пыжась, раздувает нагрудник возле шлюпки, Сергей застыл с багром на баке. Мрачноватый.

Только начал я окидывать взглядом, нормально ли все к замету, как из рации: «Шестьдесят шестой», так держать!» Толик выпрямился, Петро колобком — только каблуки мелькнули — в шлюпку, Сергей повернул голову, а Мишка присел, занес молоток и снизу щурился на меня. «Отдать шлюпку, «шестьдесят шестой»!» Я махнул рукой: Михаил хватил молотком по чеке стопора, шлюпка, спрятав голову Петра, мелькнула за корму и потащила за собой невод. «Правее, «шестьдесят шестой»!» В пенистый бурун грохотали балберы, шуршала дель, звякая, летели кольца. У Толика с вьюшки свистел стяжной трос, Толик даже откинулся назад и ногой придержал регулятор.

Сейнер, обметав косяк, замер в бурлящей пене — Егорович дал полный назад — возле шлюпки. Петро раздул щеки, размахнулся выброской и шлепнулся — шлюпку кинула догнавшая волна. Выброска просвистела метрах в пяти от судна.

— Да что ж ты! — закричал Михаил и кинулся к Сергею. Они, перевесившись за борт, — Сергей даже на якорную лапу встал, — шарпали баграми по воде, но никак… каких-то полметра…

— Запасную!

Я набрал уже запасную выброску.

— Да скорее же!

Кинул запасную Петру. Тот быстро прихватил стяжной конец к ней, и мы все трое, обгоняя друг друга, понесли ее над головами к лебедке, где в эстафетной позе стоял Толик. Он бросил ее дяде Степе, лебедка у того уже вертелась.

Выбрали стяжной трос — стянули низа невода, превратив его в чашу окружностью в полкилометра и глубиною в сорок метров, — закрепили, подобрали вертикалы. Смахивая пот, возбужденные и радостные, расселись по бортам. Блаженно закурили.

— Вот пироги так пироги, — толкнул Мишка дядю Степу. — Сами зальемся и еще кого зальем.

— Пхе-х! — хмыкнул тот.

…Кораблики, кораблики… было всего три встречи: провожанье с вечеринки и две прогулки в лес.

Все тогда было как в сказочном сне, забывал, где иду и что делаю. В лесу, когда собирали цветы, я их неправильно срывал, оставлял слишком маленькие стебли. Она смеялась и в раздумье прикладывала их к венку, никак не могла пристроить… на коленях у нее было много цветов. Я лежал рядом и смотрел в небо, по нему плыли белые облака. Потом она начала рассказывать сказку: «По синему-синему морю плавают кораблики…»

— Залегла, наверно, — бормочет Мишка. — Но ничего, достанем мы тебя.

Выбираем невод, рыбы пока не видно. Погода свежая, и свежеет на глазах, почти каждая волна с барашками, по палубе прыгают пенистые шубы. Солнышка нету, даже пятна от него нету, только сырое небо. Холодновато, в сапогах чавкает, руки мокрые по локоть.

— Достанем!

— Пхе-х!

— А што? — поворачивается к дяде Степе Михаил. — Самолет-то зазря наводить не будет, ему же все видно.

— Сами зальемся и еще кого зальем, — послышался смех Петра.

— Ты, Петя…

— Да не я, а ты, ты, — перебил Мишку Петро. — Ты все каркаешь. Лучше бы за нерпями съездил.

— Ну, знаешь… — Михаил вскипает. Самое обидное для него это вот «за нерпями». Прошлой осенью «поехал» он в шлюпке на сейнер, стоявший на рейде, гребет плохо, его и сдуло в море. Когда спасатель, подобравший его возле острова Карагинского у лежбища тюленей, швартовался к пирсу, кто-то из стоявших на пирсе спросил: «Что, Миша, за нерпями ездил?»