Николай Рыжих - Избранное

Петро с Мишкой лучшие друзья на судне, хотя, кроме подковырок, ничего друг другу не говорят. В противоположность вертлявому Мишке, Петро неповоротливый, толстый, с красным мясистым лицом и почти белыми глазами. Добродушный и умница на редкость: если Михаил за всю свою жизнь, кроме грузчицкой специальности, ничего не освоил, то для Петра все просто: «А что она? Хоть шоферская, хоть токарная работа? Присмотрелся и меси».

— Если ты, Петя…

— Жвак, Миша, жвак, — оборвал Мишку Сергей. — Бабочек ловишь.

— Я ж, Сережа, про то и говорю, что чайки, они тебе зазря летать не будут. Гляди, скока их. Они ж не дураки.

— Да поумнее тебя, — смеется Петро.

Переговариваясь, берем невод. Вот и сливная, в ней тонн пять медузы.

— Полундра! — крикнул Сергей и опустил башлык.

Медузу начало срывать ветром с невода. Если попадет на лицо, да еще если в глаза, глаза будут болеть хуже чем от сварки.

Громыхнуло последнее грузило, бросив последние капельки заборной воды на палубу. Вот и все. Еще один пустырь за сутки… Ни звука, ни вздоха — так, видно, кончается всякое по-настоящему плохое дело. Только потрескивали срываемые с рук резиновые перчатки.

…Кораблики-журавлики… Я тогда только закончил мореходное училище, был в своем первом штурманском отпуске. В кармане лежало направление на суда с заграничным плаваньем, мне двадцать лет… синие моря и дальние страны…

Встретились мы на дне рождения моего товарища. Возвращались с вечеринки, была тихая июньская ночь, умытая теплым дождем. Улицы пустынны, молчаливы… деревья задумчивые и будто улыбались — весь мир со всеми морями сиял передо мной в ослепительной лазури!

Егорович полез на свою вышку, Петро раздувает нагрудник, Толик настраивает вьюшку, Михаил вертится возле стопора, дядя Степа могучим увальнем — спина у него шириною один метр — закряхтел в машинный люк.

Слегка ныли плечи от подтяжек резиновых штанов, руки мокрые до подмышек — эта дьявольская влага, как ни затягивай нарукавник, все равно просачивается. Если перед сном рукава не застирать в пресной воде, будет как у Толика.

— Эх, работка ты, работка, — вздохнул Михаил.

— А ты думал, рыбка сама на палубу прыгает? — спросил его Сергей.

— Я думал, Сережа…

— Нечего думать.

Зимою, когда ремонтируем сейнер, сколько мечтаний о путине! Особенно много всяких разговоров в сетепошивочном цехе, когда шьем невода. За окном бесятся пурги, а мы, чекрыжа дель и сращивая всякие веревки, перемалываем заметы, грузы, штормы, аварии.

Выходим в море, настроение поблескивает как айсберги под майским солнцем. Мечем невод и дрожим от нетерпения — что же он там поймал? Ждем, конечно, всегда большой рыбы. Но вот выборка к концу, рыбки маловато… подошла сливная — пусто. Настроение меркнет, откуда-то усталость… Но вот эхолот записал косяк или самолет повел в замет — и опять как перед выходом в море.

И вот она, желанная, поймалась! Душистая, серебристая, тяжеленькая, мокренькая. С золотыми бровками и тугой синеватой спинкой. Вертящаяся… набухал ее в трюм и на сдачу, а сдав, побыстрее в море — какой тут сон, какой тут отдых. И носишься по волнам, дождям и туманам, ищешь ее. Устаешь… но пошел в замет, и опять радость. И вдруг неудача… Если много неудач подряд, то плохо на душе становится. Вот и сейчас парни приуныли, повисли плечи, приутихла кровь. Задумались — после неудачи всегда хорошо думается — и углубились в себя, даже в кучу не сошлись.

«Шестьдесят шестой», иди этим курсом… неудача у тебя, знаю».

— Их-ха-ха, — подпрыгнул Мишка и замотал самолету молотком. — Если ты и сейчас на медузу…

— То что будет? — переваливаясь в шлюпку, улыбнулся Петро.

— Тебя, Петя…

«Шестьдесят шестой», отдать шлюпку!»

Опять Михаил молотком по стопору, опять мелькнула шлюпка за корму… Федор Егорович обметывал косяк.

Селедки стрелами выскакивали из-под сейнера. Ну и заметик! По рыбе идем, ей даже нырнуть некуда.

— Мама родная! — заорал Мишка. — Ведром можно.

Предчувствие удачи передалось и Егоровичу. Он прямо расписывался по морю, выкладывая невод. Да и у нас на палубе: ни секунды задержки, ни сантиметра неточности.

Задыхающиеся, смахивая пот и улыбаясь, расселись по бортам. Рыба кашей бурлит в неводе.

— Куда ж мы ее девать будем? — суетился Михаил. — Егорович, сзывай весь флот.

— Может, и самим не хватит, — улыбнулся Петро, залезая на борт.

— Петя-а-а!

— Пхе-х! — поправил шапку дядя Степа.

— Ну и шапка у тебя! — подлетел к нему Мишка. — Где только Толик откопал такую?

Шапка у дяди Степы семидесятого размера. Когда он прежнюю истыкал пусковым ломиком, — если двигун очень долго не заводится, дядя Степа кидает под ноги шапку, топчет ее и колотит ломиком, потом смеется, — Толик, его помощник, достал вот эту, исполинского размера.

Брать начали без перекура, погода испортилась капитально уже. Но до нее ли нам, когда в неводе кипит рыбка и ее хватит, правда что, на весь флот. Так, видно, устроено в жизни, не попробуешь горького, не увидишь и сладкого.

Месяца через два путина кончится. Поставим сейнер на зимовку, а сами — кто в отпуск, кто с концами. Михаил, например, и дня не выдержит, да и Петро: письма его жены — он ее к матери отправил, они ребенка ждут — на редкость сумбурные, начинаются криком: «Петинька-а-а!»

Сергей тоже поедет в отпуск. Федор Егорович будет нянчить своего младшенького, двухлетнего Володьку, на берегу он не расстается с ним: большая разница, когда иметь ребенка, в двадцать лет или в пятьдесят. Дядя Степа, отоспавшись и отпарившись в баньке, займется ремонтом двигателя, будет таскать в мехцех разные части от него, с Толиком вместе они. Еще у Толика зимой свадьба, уже два года живут с Ларисой не расписанные. Удивительные у них дела получаются, она намного старше его, уже и дочку замуж отдала, а вот… в море он о ней только и думает. Да и она: когда мы возвращаемся с путины, стоит в сторонке ото всех, шевелит носком туфельки, руки в карманах, и видно, как они там комкают платочек. И дрожит вся…

…Мне думается, что человек может предчувствовать какие-то события в жизни… Ждать, что ли? Перед тем первым отпуском, когда мы на преддипломной практике полгода шли Северным морским путем, я чего-то ждал, в душе теплились стихи:

А не махнуть ли и мне в отпуск? Посмотреть ту улицу, что когда-то была умыта теплым июньским дождем, те деревья, что мудро улыбались…

Вдруг на носу раздался прерывистый треск, и балберы запрыгали от борта. Не успели мы понять, что произошло, как бурлящие потоки рыбы повалили из невода.