Николай Рыжих - Избранное

— Да подожди… не выбрали же.

Последнее грузило звякнуло на палубу, сверкнуло последними капельками забортной воды. Опять все сначала. Ну, что ж. Сначала так сначала. Только лучше, когда это «сначала» после богатой сдачи.

Поисковик маячит впереди, на топе его мачты горит зеленый огонь. Кривоглазый Кешка, по прозвищу «Камбала», уселся на площадке с двумя буями, их он кинет на косяк, один на начало косяка, другой на конец его.

Поисковик падал то в одну, то в другую сторону, круто разворачивался и прописывал уже обследованные участки — ясное дело, Володька ищет косяк побогаче и все время высовывается из рубки, может, боится, что Камбалу смоет.

Ну скорее бы эти три коротких гудка — приготовиться, потом длинный — отдать шлюпку.

Но их пока нету. Парни, расслабив недавнее напряжение, отдыхают. Отошли от своих мест и пристроились, где поменьше волной хлещет. Молчат. Как будто забыли, что впереди поисковый…

И вот они, короткие гудки, Кешка вскочил, поднял буй — мы все курками к своим местам. Замерли.

И… пять коротких — отставить!

— Да что ж он? Нарочно, что ли?

Ходим час, ходим два. Водички по палубе гуляет побольше, и по ней уже, не хватаясь за снасти, не проберешься. Сейнер как телега на ухабинах и мокрый до клотика — капитально взыгралась погодка.

Толик посинел весь, втянул голову и сунул руки в подмышки, прислонился к рубке. Чуть ссутулился. Петро вцепился в борта шлюпки и не вертит головой, Михаил колотит расслабленными кистями по плечам, сгоняя кровь к кончикам пальцев, Сергей прирос к багру.

Задумались парни. Душой каждый из них не на этой вот ходящей палубе. Мишка сейчас вспоминает своих ребятишек, младшенький у него уж очень забавный: когда ему было полтора годика, точнее, когда начал говорить, то вторым словом после «папа» — по Мишкиным рассказам, первым он произнес «папа», а не «мама», хотя «ма» произносил и раньше, конечно, — он кричал: «Хеба, хеба» — и тянулся к горбушке.

Толик думает о своей Ларисе, как она, стоя на причале, переминается с туфельки на туфельку и терзает носовой платочек. У Петра же вообще что-то непонятное: «Петинька-а!»

У Сергея не все нормально по этой части, не получилось у него с женой. Сергей никогда не распространяется о причинах разлада, только раз как-то оговорился: «Любви не было, что ж тут неясного?»

Мишка хлопнул ладонями, сорвал перчатки, сунул их под мышку и полез за куревом. Вытащил грязновато-мятую пачку «Беломора», негнущимися пальцами стал выкидывать рваные папиросы.

— Эй, эй! — закричал Петро и похлопал себя по губам.

Михаил отнес Петру раскуренную папиросу, сунул ему в рот. То же самое проделал и с нами.

— На сдачу придем последними, — дрожащим голосом бубнил он. — Очередь уже большая, сегодня все с рыбой…

— Миша, и когда же ты замолчишь?

— Ты лучше, братка, организуй чаю, — толкнул его Сергей.

— О! И правда.

Минут через двадцать каждый держал по кружке чаю. Михаил разбавил свой полбанкой сгущенки, Сергей пил почти заварку, Петро вприкусочку похрустывал.

— Да-а-а, придешь это с работы, — замечтался Михаил, — на столе кастрюля дымится. Со щами. Или пельменями. Пацаны тут как тут, с ложками. Колотят по столу. Когда я ем, младший смотрит мне в рот, а сам не ест. Жена всегда ждет.

— Лариса тоже всегда ждет, одна ни за что не сядет. Ругаю ее за это, ведь иногда на работе задержишься или с корешом, а она ждет.

— Все, видно, жены одинаковые.

Три коротких гудка осколками — к своим местам. Камбала поднял буй, Михаил занес молоток. Секунды — и длинный гудок… По-о-ошел, зашуршал неводок в пенистое море. Разметались нормально, хоть погодка и «на любителя». Задыхающиеся и потные, хватаясь за что возможно, стекаемся к лебедке.

— Вот пироги так пироги, — смеется Мишка.

— Чаво? — передразнил его Толик.

— Чаво, чаво, — наигранно возмутился Мишка. — Да ничаво, во чаво.

Поисковик обошел вокруг невода, возвратился к борту. Володька опять вышел к брашпилю, показывая сразу оба большие пальца.

— Есть, да, Николаич?

Володька опять показывал два больших пальца.

— Может, опять пустырь, — пропыхтел Петро.

— Это ты уж как всегда…

— Пхе-х! — дядя Степа включил лебедку.

Выбираем. В неводе прогуливаются реденькие косячки, так называемая «верховая», большой рыбы пока не видно. В плохую погоду бывает так, что она держится на глубине, у самых низов невода. Но выборка подходит уже к середине, а ее пока не видно.

— Что-то, парни, не то, — щурясь на невод, сказал Толик. — Неужели колышка делов натворила?

— На стяжном выскакивала колышка?

— Выскакивала, Сережа.

— Тогда ясно.

— А и тогда была колышка, когда мы сами залились и еще двоих залили, — вмешался Михаил. — И ничего ж… ты тоже говорил, что две колыги вылетело.

— Помолчи, Миша.

Черт возьми! Зашевелилось презрение к двум последним дням, да что ж мы. Заколдованные?

— На трюм, может, хватит.

— Вот она! — крикнул Сергей, растягивая невод, где была дыра метра в четыре. — Вяжи, Миша, узел.

— Елки зеленые, — засмеялся Толик. — А еще завидуют нам, что помногу зарабатываем.

— Заработаешь тут у вас, — пыхтит Мишка, — орден Сутулова.

— А ты и не работал.

— Я, Сереж, думал, что человеческая…

— Не так, не так, — прервал его Сергей и кинулся помогать ему завязывать дыру. — Что же ты? Совсем без мозгов? Человеческая…

— Николаич! — крикнул Петро на поисковик. — А ну глянь, что там?

На поисковике загрохотал двигатель. Кешка вышел на бак, пустил волну по швартовому концу. Конец слетел с нашего кнехта. Утаскивая его, поисковик попятился, повалился на бок и, падая во все стороны, пошел вокруг невода. Обойдя его, на полном ходу развернулся и пропал в темноте. И рокот его стал таять…

Ни ругаться, ни возмущаться не было ни желания, ни силы.

Через несколько дней после того неумелого собиранья цветов ступил на палубу «Светлогорска». Рейсы у нас были долгие и спокойные, мы возили мороженую камбалу из Аляскинского залива в Аден и на Цейлон.

Какие плаванья и какие моря! Какое настроение и какие мечты! По вечерам в салоне собирались свободные от вахты, молодежь в основном и те, что не несут вахту, или, точнее, что всегда на вахте: капитан, стармех, электромеханик, рефрижераторный механик, главбух — это старые, обдутые ветрами всех морей и просоленные во всех океанах мореходы, для которых кругосветное плаванье обычное дело.

Сколько всяких воспоминаний и разговоров о всех чудесах и нечудесах, о всех приключениях и случаях, что происходили с ними в плаваньях. Электромеханик очень хорошо играл на скрипке, начальник радиостанции аккомпанировал ему на пианино. После этих вечеров я сразу уснуть не мог, поднимался на верхний мостик и смотрел на море и мечтал, когда придем во Владивосток, где меня ждут письма.