Владимир Зуев - Тропинка в небо [Повесть]

Отец девочки так был пришиблен неожиданно свалившейся на голову бедой, что и сказать ничего не мог, только бессмысленно хлопал глазами и скреб пятерней в джунглях соломенного волосья.

К фельдшерице, сообщила женщина, бегал хлопчик, «та вона кудысь уихала». А везти в больницу, прикинул Николай, за тридцать километров по сплошной грязюке — навряд и довезешь: девочка задыхалась. И тогда он попросил у хозяина бритву, прорезал кожу и, так как сам собою гной не пошел, приник губами к ранке. Желудок самодеятельного лекаря готов был вывернуться наизнанку, но Николай усилием воли глушил эти позывы. Стараясь ни о чем не думать, чтобы выключить организм из события, он сосал и сплевывал бурую вонючую жидкость прямо на грязный щелястый пол, пока не высосал все, что было в гнойной пазухе. Только после этого его начало рвать, да так, что, казалось, все внутри у него полопается. Он извивался и корчился на полу у топчана, на котором, облегченно дыша, засыпала спасенная девочка. И только после того, как хозяйка влила в него целый стакан самогона, Николаю полегчало.

Районная газета раскопала и сам этот случай, и тот факт, что Вербак повторил подвиг деятеля Великой французской революции героя романа Виктора Гюго гражданина Симурдэна. Что касается самого Николая, то он вспоминать об этом не любил, считая, что как будущий врач он показал полную несостоятельность, поскольку не смог совладать со своим организмом. Манюшке впоследствии клещами пришлось вытаскивать из него подробности.

После зарисовки в газете она и положила глаз на новоявленного гражданина Симурдэна. Ей захотелось установить с ним особые отношения. Разве не лестно иметь другом такого человека?

Откладывать свои намерения в долгий ящик она не привыкла и вскоре предприняла решительную атаку. Тихим июньским вечером они шли по железнодорожной линии из Дома культуры после кино — Николай, Манюшка и ее подруга Райка. Темно было, и время от времени кто-нибудь из них спотыкался о шпалу. Потом Райка свернула в поселок леспромкомбината. И Манюшка тоже там жила, но она не свернула. Придвинулась к Вербаку поближе и взяла под руку.

И тут Коля вдруг вырубился: то трепался почем зря, а то как будто шерстким языком подавился. После долгого каменного молчания он наконец хрипловато брякнул:

— Слушай, у тебя каверн в легких нет?

— Каких каверн? — опешила Манюшка. — С чего ты взял?

— Да вот, покашливаешь… Ты проверься. Пока не поздно, надо лечиться, а то… опасная штука.

И он начал подробно рассказывать о зарождении и протекании легочных заболеваний.

— Сменил бы ты пластинку, Коля, — не выдержала Манюшка. — Не очень-то подходящая для такого случая.

Николай попытался переключиться на возвышенные темы — начал что-то про звезды, но ничего путного сообщить не смог, кроме того, что есть небо и на нем звезды. А это она и сама знала.

Добрели до станции, повернули назад. Он отчаялся и умолк уже вглухую, насовсем. Тогда Манюшка ударилась в какую-то историю. Там кто-то кого-то обнимал.

— Вот так, — сказала она и обхватила его за шею.

Николай начал вырываться, чурбак неотесанный. Манюшка, ехидно усмехаясь в темноте, подержала его так минуту-другую, а отпустив, поинтересовалась:

— Чего ты брыкаешься? Я ж не обнимаю, а просто показываю, как это у добрых людей.

Коля потерянно молчал.

Они еще пару раз прошлись туда-сюда по шпалам, потом она со скрытой издевкой сказала:

— Поздно уже, отпусти меня, а то отец будет ругать.

Николай так обрадовался, что даже забыл сказать «до свидания». «Тюфячок, — возвращаясь домой, думала Манюшка с ласковой презрительностью. — А на людях куда как боек!»

Ее тянуло к нему: помимо всего, он напоминал погибшего Велика — и лицом, и какими-то повадками. А еще: очень нежно и задушевно пел украинские песни, которые Манюшка любила.

Потом, когда стали встречаться, Велик в нем значительно поблек, потому что Вербак не всегда поступал так, как, по ее мнению, поступил бы ее идеал.

Из книг и рассказов девочек постарше Манюшка знала, что когда парень с девушкой встречаются, то обязательно обнимаются и целуются. Она все ждала. Но Николай по-прежнему оставался робким и недогадливым. И тогда Манюшка, решив во что бы то ни стало испытать положенное в таких обстоятельствах девушке, приняла ухаживания Игоря Дугаля и несколько раз прогулялась с ним к озеру. Этот был посмекалистее и порасторопнее.

Однако Манюшка была разочарована. Объятья оказались похожими на единоборство — кто кому скорее поломает кости. После каждой встречи она чувствовала себя так, будто ее пропустили через барабан молотилки. С поцелуями было не лучше. Когда Игорь все сильнее и сильнее давил своим твердым сомкнутым ртом на ее сомкнутый рот, она в страхе думала, что еще немного — и он выдавит ей зубы.

Нисколько не переживая, Манюшка дала Игорю отставку. Но с Николаем помириться они уже не успели: сам он, конечно, первым не подошел (при таком-то оскорблении!), а она промедлила, не зная, что он вот-вот уедет: у отца его — экскаваторщика — кончилась долгосрочная командировка в Залесье, и он с семьей должен был вернуться в Днепровск, в свой трест…

Ей сказали, что Николай уезжает поздно, часов в десять. Со своей неразлучной подружкой Райкой Манюшка пошла на станцию.

Платформа с экскаватором и вагончиком, в котором жили Вербаки, стояла в тупике. Николай с другом Володей прохаживались туда-сюда между вторым и третьим путями. Манюшка и Райка начали дефилировать между третьим и четвертым. Вербак пел так, что душа обмирала:

Володя молчал: он не знал украинского, да и петь не умел.

Манюшка ждала, что Николай подойдет: ведь положено парню проявлять инициативу. Она не учла его гордяцкого характера. Просто не до конца его знала.

Когда пришел поезд и Николай, попрощавшись с Володей, поплелся к своей платформе, Манюшка вдруг поняла, что это все, навсегда. Что-то в ней колыхнулось, и она безотчетно рванулась за ним.

Голос ее сорвался — она заплакала…

«Ну ладно, а как же сейчас? — раздумывала она, подходя к деревянному стандартному домику и замедляя шаги. — Удобно ли вообще явиться ни с того ни с сего? К кому? Зачем? Почему… А, чего там! Жили в одном поселке, знали друг друга, пришла передать привет из Залесья».

Когда Манюшка приблизилась к крыльцу, дверь отворилась и из дома вышел Николай. Как будто специально. Может, в окно увидел? Но нет: ее появление было для него неожиданностью — он встал перед нею столбом и глупо вытаращился, беззвучно шевеля губами.