Анатолий Маркуша - Дайте курс

Мы входим в радиокомнату. Теперь я вижу тех, о ком только что рассказывал Федотов.

Радиостанция. Диспетчеры. Радистки. Контрольный локаторный пост с пришитым к нему наблюдателем. Если на экране покажется только намек на нарушение порядка на трассе, на ноги будет поднято все.

В комнате не переставая разговаривают.

«Кама» вызывает «Дунай», «Камерун» требует «Каму». Летят распоряжения в Хабаровск и Ашхабад. В динамиках слышны голоса командиров кораблей. Здесь это называется: «докладывают борты».

Кажется, людям некогда перевести дыхание. Но это обманчивое ощущение. Приглядитесь, и вы увидите, что на панели каждой радиостанции прикреплено маленькое внештатное зеркальце. Радистки успевают, оказывается, заглядывать в это волшебное стеклышко, успевают подкрашивать губы и поправлять прически. Радиокомната оглушает только с непривычки, а когда оглядишься, понимаешь — все здесь рассчитано очень мудро: люди спокойно контролируют небо и в случае какой-либо технической неполадки могут в любой момент перейти на дублирующую аппаратуру.

— Ну, вот и все наше хозяйство, — говорит Федотов.

— Как же вы освоились со всем этим? — Я не нахожу нужного слова, и фраза остается незаконченной.

Но Федотов и так понимает меня.

— Как все. Сначала кончил специальные курсы. Потом стажировался диспетчером направления. Сдавал зачеты. Допустили к самостоятельной работе. Работал. Назначили старшим диспетчером.

— Довольны?

— Это сложный вопрос… Сначала очень тоскливо без полетов было. Привык ведь, почти всю жизнь летал. Ночами бывало снилось — в руках самолетная ручка, перед глазами стрелки приборов. Качаются… Потом стал привыкать. Как бы это поточнее выразить: почувствовал, что дело нужное, что работаю хоть и на краю неба, а все же участвую в полетах. Понимаете? Небо есть небо, а летчику без неба нельзя…

Федотов умолкает. Сначала мне кажется, что он собирается с мыслями, но потом я замечаю — старший диспетчер прислушивается к радиоразговору.

— Тбилиси, Тбилиси, успокойтесь. Всех примем, всех — не кричите.

— Пассажиры волнуются.

— Пассажиры имеют право волноваться, а мы не имеем.

— Жалуются.

— Понятно. Прибытие ваших бортов назначено в 16.05 и 16.30. Все. Выполняйте.

Федотов продолжает разговор:

— Здесь что хорошо? Смотришь в небо и видишь результаты своей работы. Все как на ладони. Конечно, мы еще не совсем вышли из-под власти природы. Иногда еще и простаиваем, иногда еще и опаздываем. Но главное сделано — у неба больше нет секретов. И скоро, очень скоро наши машины не будут стоять на земле ни одной лишней минуты.

Я уезжаю с аэродрома к концу дня.

Над летным полем уже зажглись оградительные рубиновые огни.

Небо переполнено самолетным ревом. Одни машины покидают Москву, другие прибывают в столицу. Полоса расчищена. Аэродром не знает передышки.

Где-то в комнате диспетчерской службы остался человек, властвующий над землей и небом, — Владимир Прокопьевич Федотов. Небо в его руках.

Встреча со старшим диспетчером Федотовым произошла не вчера. Эта встреча имеет уже, так сказать, некоторый стаж. За минувший срок диспетчерская служба Внуковского аэропорта успела в значительной степени перевооружиться.

Над летным полем вознеслось новое здание. Получено и постепенно вводится в действие новейшее оборудование. Диспетчеры изучили новую технику и, разумеется, сдали новые зачеты. Теперь тем, кто непрерывно смотрит в небо, служат не только радиостанции, локаторы, прямые телефонные и телеграфные линии, но и электронно-счетные машины, способные, как говорится, в мгновение ока находить лучшие решения.

Признаюсь, к этой главе я приступаю с опаской. Почему?

Во-первых, не хочется приукрашать курсантскую жизнь, но с другой стороны — страшно сгустить краски, невольно отпугнуть кого-то из возможных кандидатов в летчики.

Во-вторых, боюсь запутаться в излишних подробностях, но вместе с тем понимаю, что вся соль курсантского бытия именно в деталях.

Есть и другие причины для опасения…

Но как бы там ни было, рассказать о летной школе нужно. Летная школа — первая ступенька в большое небо. И кроме того, для многих читателей это вполне осязаемый завтрашний день.

Стоило ступить на землю учебного аэродрома и сразу же — встреча. Встреча со старым, добрым, надежным другом: на бетонный постамент, словно памятник, вознесен старик ПО-2, что верой и правдой служил нашей авиации больше четверти века, тот самый учебный, связной, сельскохозяйственный, санитарный легкомоторный самолет, что в годы войны сделался ночным бомбардировщиком и разведчиком. Отчаянный «старшина» — это он! Грозная «русс-фанера» — это тоже он! Неутомимый «кукурузник» — и это он!

— Решили поставить на вечное хранение, — сказал начальник штаба училища, пусть молодые знают, на чем держалась и с чего начиналась вся наша старая авиация. Красавец! Правда?

И странное дело, неуклюжий, старомодный аэроплан показался мне и впрямь очень красивым, очень значительным, каким-то по-настоящему родным и близким. Ведь и сам я начинал на таком же точно ПО-2, именовавшемся тогда У-2. И еще я подумал: «Здесь должно быть работают хорошие, преданные авиации люди. Плохие не сохранили бы старика, не подняли бы на пьедестал вечного почета. Плохие люди не берегут прошлого».

С аэродрома мы направились в городок. Городок был невелик. Строгим каре выстроились трехэтажные дома: общежития, штаб школы, учебные корпуса, клуб. Городок строился, расширялся, одевался в зеленую шкуру молодых посадок, благоустраивался. И на первом же перекрестке нам повстречались двое курсантов с обыкновенными допотопными носилками в руках. Начальник штаба сказал:

— Больше половины работ выполнены своими силами. — И посмотрел на меня с гордостью.

— Значит, в отношении трудовой самодеятельности все по-старому? — спросил я.

— Простите, не улавливаю, что значит по-старому?

— В годы моего курсантства, до войны еще, на аэродромах бытовал такой анекдот: начальник МТО — материально-технического обеспечения — звонит командиру эскадрильи и просит дать на часок автомашину. Машина занята. Тогда — пару лошадей с телегой. Лошади тоже заняты. «И одного курсанта на пятнадцать минут ты мне тоже не дашь?» — в отчаянии восклицает начальник МТО…

Начальник штаба вежливо улыбнулся.

— Видите ли, физическая работа — серьезный воспитательный момент. С одной стороны — это закалка. С другой — тренировка на случай возможных неожиданностей в будущем. Например, сел человек на вынужденную где-нибудь в тайге или в тундре, должен он уметь орудовать топором, лопатой, ломом… Летчик не белоручка. Хороший летчик должен уметь делать все. И есть еще третья сторона вопроса, совершенно особая. К нам приходят очень разные люди: для одних авиация — жизнь, для других — случайное увлечение. И вот практический опыт подтверждает, что лучший индикатор, показывающий, пригоден ли человек к летному делу, не самолетная ручка, а обыкновенная штыковая лопата. Те, кто всерьез предан авиации, никогда не ропщут, не увиливают от хозяйственных работ, никогда не жалуются. Они готовы горы свернуть, лишь бы стать летчиками. А вот публика послабее, та сразу же в кусты норовит.