Анатолий Маркуша - Дайте курс

— Это официальная точка зрения?

— Конечно, неофициальная! Откровенно говоря, нас даже периодически ругают за подобную практику. Но пока что мы не отказываемся от своего опыта. Тем более что у этого опыта весьма и весьма почтенный стаж.

«Ну что ж, — подумал я, — не все в мире устаревает. Есть, видимо, и вечные понятия. И это совсем не плохо».

В свое время я тоже был инструктором и по личному опыту знаю, какое это наказанье — курсант-белоручка, курсант, не умеющий толком забить гвоздя, отпилить доску, расколоть полена, но зато вдохновенно рассуждающий о правах и менее охотно — об обязанностях летного состава.

Вечером я выписал несколько параграфов из «Устава училища». Это не образцы изящной литературы, но читателям, собирающимся летать, они, вероятно, пригодятся.

§ 6. Курсанты находятся на государственном обеспечении, проживают в общежитии, носят установленную форму одежды и получают ежемесячную стипендию.

В особых комментариях этот параграф не нуждается. Скажу только, что за время пребывания в училище редкий курсант прибавляет меньше пяти килограммов веса, а отдельные, наиболее способные и все десять. Это, так сказать, иллюстрация к скучным словам «государственное обеспечение».

Общежития предоставляются курсантам обыкновенные: кровать с постельными принадлежностями, тумбочка, известная кубатура воздуха по норме, умывальная комната. Тех, кто привык к гостиничным номерам «люкс», ждет серьезное разочарование.

И наконец, стипендия. Стипендия невелика, но и расходы у нормального курсанта не могут быть чрезвычайно большими, так как учебники, тетрадки, кино, мыло и прочие мелкие блага предоставляются бесплатно.

§ 7. Правом на поступление в училище пользуются граждане СССР мужского пола, годные по состоянию здоровья к летной работе в ГВФ, имеющие законченное среднее образование.

В этом параграфе нужно, пожалуй, уточнить только «законченное среднее образование».

И свидетельство об окончании нормальной школы и диплом любого техникума имеют равное хождение.

§ 10. Курсанты обязаны систематически и глубоко овладевать знаниями и практическими навыками… посещать обязательные учебные занятия и в установленные сроки выполнять все задания, предусмотренные учебным планом и программами… участвовать в общественно полезном труде, самообслуживании и общественной жизни коллектива, соблюдать правила внутреннего распорядка…

Несколько слов о заданиях, предусмотренных учебными планами и программами. Планы действительно обширны и программы действительно велики. Не могу сказать, что курсанты стонут и хором жалуются на непосильную нагрузку. Это было бы преувеличением. Но многие выражают неудовольствие. И звучит это неудовольствие приблизительно так:

— Ну, скажите, пожалуйста, а на кой мне дьявол столько черчения? Я же не инженером буду. Чертим-чертим, только глаза портим…

Или так:

— От английского языка можно с ума сойти. Натаскивают, натаскивают, как будто собираются из нас дипломатов делать.

Больше всего огорчений доставляют три дисциплины: черчение, иностранный язык и, как ни странно, теория и конструкция двигателей.

Правы курсанты или не правы? Попробуем разобраться вместе.

Тот, кто не умеет чертить сам, никогда не научится бегло читать чертежи. А как изучать новый самолет, новый двигатель, новое оборудование, если чтение чертежей представляется тебе мучительным и малоувлекательным занятием? Прямо сказать — трудно. Даже очень трудно, почти невозможно.

Что же касается иностранного языка, сошлюсь на опыт Василия Ивановича Тонушкина и его товарищей.

Всем им без исключения, командирам кораблей, вторым пилотам, штурманам и бортрадистам, пришлось (а некоторым и сейчас приходится) наверстывать упущенное.

Аэрофлот вышел на международные трассы. И так уже сложилось, что язык этих трасс — английский. «Немому» командиру корабля очень трудно. Вот и приходится взрослым людям преодолевать свою «немоту». Согласитесь, что учить иностранную речь в двадцать лет по крайней мере раз в сто легче, чем в тридцать пять — сорок.

И наконец, об изучении теории и конструкции двигателей. Слов нет, современные авиационные двигатели сложны, очень сложны. Но надо иметь в виду, что ни один двигатель не родился на голом месте, не начался с чистого листа бумаги, с гениального конструкторского озарения. У каждого мотора была длинная цепь предшественников. И если будущий пилот успеет до поступления в авиашколу досконально ознакомиться с простейшим велосипедным подвесным моторчиком, мотоциклетным и автомобильным двигателем, ему будет куда проще разобраться даже в самом запутанном авиационном моторе. И не так уж важно запоминать диаметр цилиндра, литраж, ход поршней и прочие параметры. Куда важнее понять принцип устройства узлов и агрегатов. Если вы раз в жизни освоите суть такого, скажем, явления, как опережение зажигания, то всегда разберетесь в регулировке любого поршневого двигателя. Если вы глубоко изучите схему действия четырехцилиндрового двигателя, то вам будет не так уж трудно понять, что и почему происходит в восемнадцатицилиндровом моторе.

Теоретическая подготовка, наземные тренировки, методические занятия отнимают у курсантов авиашколы абсолютное, подавляющее большинство времени. И тот, кто представляет себе дело так: встал утречком, полетал до обеда, отдохнул часок и снова вознесся к облакам, ошибается глубоко и жестоко.

В летной школе вас ожидает прежде всего теория: материальная часть самолета, двигателя, специальное оборудование, аэродинамика, радиотехника, навигация, метеорология, черчение, иностранный язык, физическая подготовка, специальные дисциплины…

Для того чтобы попасть на аэродром, надо сдать очень много зачетов.

Недаром же самое внушительное здание в школьном городке — УЛО (учебно-летный отдел).

УЛО — это классы, это лаборатории, это бесчисленное собрание плакатов, схем, неподвижных и действующих макетов, это препарированные двигатели и агрегаты, это даже целый самолет в разрезе.

Но самое удивительное, что есть в УЛО, — тренажеры.

Вы садитесь в самолетную кабину. Кабина — полная и точная копия рабочего места летчика в подлинном самолете. Окна тренажерной кабины не прозрачные, они белы, словно там, за остеклением, не стены просторной лаборатории, а ровная пелена слоистых облаков. Вы запускаете двигатель и летите.

Через каких-нибудь тридцать секунд ощущение условности исчезает живут приборные стрелки, колышется авиагоризонт, шум двигателя покрывает все иные шумы, и в наушниках шлемофона то и дело раздается голос далекого руководителя полетов. Правда, на самом деле «руководителя полетов» нет, есть инструктор, и сидит он за своим пультом, внешне напоминающим любой пульт управления — например, на небольшой электростанции. Инструктор контролирует все ваши действия, инструктор может «запутывать» тренирующегося, искусственно вводить ошибки, а потом наблюдать, как вы справляетесь с затруднительными ситуациями слепого полета. Инструктор может загнать вас на высоту или низвергнуть к самой земле. Он в состоянии обратиться в злой нисходящий поток или прикинуться уходящим вверх термином, он может испытать вас бортовой болтанкой или обратиться сначала в попутный, а потом во встречный ветер.