Леонид Радищев - Крепкая подпись

— В таком случае, — отчеканивает мистер Фрэнсис, — имею честь…

Милюковское правительство отказалось дать мне разрешение на въезд в Петроград. Товарищи, с которыми я должен был расстаться, добились своего. На прощанье Ленин сказал мне, что русская революция находится в самом начале и что мы обязательно увидимся в России.

Для того чтобы разговаривать с ним, многим приходилось задирать голову. Он возвышался над любою толпой. Друзья и знакомые называли его «самый высокий человек города Цюриха».

И сейчас, с высоты своего знаменитого роста, Фриц Платтен первым увидел людей, которые переходили широкое, занесенное снегом железнодорожное полотно, направляясь к вагону, стоявшему у пакгауза.

Сначала не поверилось — возможно ли? Но это было так — Ленин, сестра его Мария Ильинична пришли повидаться с большевиками-эмигрантами, вернувшимися на родину в новогодний день. И привез их все тот же неутомимый Фриц Платтен, «доверенное лицо» Владимира Ильича во всем, что связано было с его проездом через Германию в знаменитом «пломбированном вагоне».

— Вот мы и встретились, геноссе Платтен! — говорит Ленин, пожимая огромную лапу швейцарца. — Рад видеть вас, дружище! Кажется, теперь уже все наши вернулись!..

Час назад, прочитав телефонограмму, переданную с Николаевского вокзала, Владимир Ильич попросил соединить его с Наркомсобесом и позвать к телефону товарищ Коллонтай. Казалось бы, не очень сложное поручение?

Но не всегда удавалось его выполнить. Саботажники и здесь прикладывали руку. Вдруг обрывалась связь, вдруг менялись номера абонентов, и сквозь метельный посвист и завыванье в трубке кто-то орал: «Какого еще наркома? Нет таких! Это бывший ресторан Кюба!»

Сегодня на телефонной линии новогодние «сюрпризы» особенно часты. На лице у секретарши настоящее отчаяние.

— Не расстраивайтесь так, это же не ваша вина, — говорит ей терпеливо ожидающий Владимир Ильич.

Теперь он решил позвонить с вокзала. Вместе с ним пошли Фриц Платтен и старый его товарищ доктор Багоцкий.

Шагая с ним рядом, разговаривая, отвечая на вопросы, они все поглядывают на него: тот же Владимир Ильич! И живость, и голос, и смех. И даже пальто то же самое…

А снег все падает и падает мягкими мохнатыми хлопьями.

Белые пласты аршинной толщины лежат на крышах привокзальных строений, слипшиеся гроздья висят на телеграфных проводах.

— Вероятно, температура упадет до нуля, — озабоченно говорит Ленин. — Нет уж, пусть лучше мороз-воевода обходит владенья свои. Тяжело с ним ладить, но эти оттепели и снегопады могут обойтись нам дорого!

На платформе тесно, сотни людей с мешками, узлами, котомками ожидают поезда. Синий махорочный дым слоями висит над толпой. Всюду пахнет карболкой.

Ленин проходит быстрой, упругой походкой в здание вокзала, видимо довольный тем, что его никто не узнаёт.

Отыскали дверь, где рядом с облупившейся эмалированной дощечкой приколот лист бумаги «Исполком Никол. жел. дор.». Дежурный — в железнодорожной шинели, папахе с молоточками, с кобурой на поясе — сидел за столом перед грудой каких-то квитанций.

Ленин достал из кармана книжечку:

— Товарищ, нам нужно позвонить.

Дежурный поглядел на него, встал:

— Товарищ… Ленин?

— Да, да, — скороговоркой ответил Ленин. — Как тут у вас обращаются с этим аппаратом?

Платтен и Багоцкий жадно разглядывают обстановку комнаты. Это первое советское учреждение, которое они видят.

Растянутое через всю стену красное полотнище с неровными буквами: «Мы наш, мы новый мир построим».

Портрет Маркса, украшенный еловыми ветками. В углу — сложенные в козлы винтовки…

— Смотрите, уже ответили! Превосходно у вас работает связь! — говорит Владимир Ильич дежурному, не отрываясь от трубки. — И всегда так?.. Завтра пошлем матросов на Центральную станцию. Они там повлияют!

Через минуту он уже разговаривает с Коллонтай, улыбаясь, помахивая рукой, точно она находится рядом:

— Помните большого Фрица? Багоцкого? Они здесь, кланяются вам… Так надеюсь на вас, Александра Михайловна! Помогите товарищам побыстрее устроиться на первых порах… Как я здесь? Да мимоездом! Еду с Марией Ильиничной на митинг в Михайловский манеж!

Разговор по телефону окончен.

Платтен почти умоляюще обращается к Владимиру Ильичу:

— Если можно, я с вами!

— Как? Без отдыха? Прямо из вагона на митинг? Впрочем, я вас понимаю… Тогда идемте… А по дороге расскажете мне, как поживает нынче старушка Европа!

Кажется, что можно уследить взглядом, как опускается над городом пелена белесого тумана. Ныряя в снежных ухабах, урча мотором, бывалый «Тюрка-Мери» везет своих пассажиров по странно притихшим, призрачным улицам с заколоченными витринами, запертыми воротами, черными окнами. Почти не встречаются прохожие, но шофер беспокойно вертится на своем сиденье, оглядывается по сторонам, часто нажимает грушу клаксона.

— Не волнуйтесь, товарищ Гороховик, — говорит Ленин, наклоняясь к нему. — Поезжайте спокойно…

Невиданное, фантастическое зрелище открывается глазам Платтена, когда он входит с Лениным и Марией Ильиничной в необозримо огромное помещение манежа. Такого не увидишь нигде в мире. В центре, под потолком, единственная лампа, бросающая свет на двухбашенный броневик. Это трибуна. Десятки смолистых факелов горят багровым пламенем. Они — главное освещение манежа.

От стен, промерзших насквозь, тянет пронзительным холодом. И те, кто собрался здесь, согреваются как умеют: прыгают, борются, перетягивают «кто кого».

Точно морской гул катится над головами, достигая самых отдаленных уголков манежа:

— Ленин!

Люди расступаются, образуя узкий проход. Ленин подходит к броневику, и, наверно, двадцать пар рук тянутся к нему, чтобы помочь. Он опирается на чье-то плечо, легко всходит на бронированную площадку.

— Все-таки я уже имею некоторый опыт в обращении с броневиками, — шутит он.

Держа в руке шапку-ушанку, он пережидает, пока утихнет шквал, поднятый сотнями крепких ладоней. Никто не в силах остановить эту бурю, пока она сама себя не исчерпает. И вот, как-то сразу, становится тихо. Только потрескивают факелы в этой напряженной, натянутой тишине и необыкновенно отчетливо звучит хрипловатый от утомления голос…