Анатолий Жуков - Каждый отвечает за всех

Вот и старые мы стали, Зоенька, пенсионную книжку я уж получила. Я ведь тоже летом могла уйти, да тут жнитво подошло, обмолот, а потом кукурузу надо убирать, корма заготавливать. Все бы хорошо, да погода выдалась ненастная, в дождь силосовали, и я боялась, не испортился бы силос. Год-то у меня последний, завершающий, и хотелось сделать как лучше, чтобы люди потом не корили, новый председатель не обижался: ушла, скажут, а в хозяйстве беспорядок оставила. Тут же и картошка подошла, сорок семь гектаров, надо копать. В райком вызывали, давай, говорят, Евдокия Михайловна, доводи последнее дело до конца, а потом уйдешь. Студентов дали пятьдесят человек из города и два грузовика от автобазы прикрепили. Если бы не эта помощь, не знаю, как и управились бы. Молодежи в колхозе мало, только школьники, а у семейных колхозников свои огороды, тоже убрать торопятся.

Ну теперь, слава богу, все кончила, скотина на стойловом содержании, дворы все – коровники, телятники, птичник – отремонтированы. Теперь можно и на покой. Зонтик куплю и буду разгуливать как барыня какая.

Утром мне звонил секретарь райкома Каштанов, спрашивал про тебя. Хорошо бы, говорит, и подругу твою пригласить, вместе вы колхоз подымали. Вот я и приглашаю тебя, дорогая моя Зоя Андреевна, – приезжай, голубушка, на мои проводы, посидим вместе в красном углу; может, в последний раз посидим, старые уж обе, а потом сходим к твоему Мише. Ты теперь не узнаешь его могилу, после картошки мы ее насыпали выше, дерном обложили, а на самом холме, на вершине, будет положена каменная плита с именами всех погибших солдат. Летом я ее заказала в районе, когда стала собираться на пенсию, вот со дня на день должны привезти, и ты увидишь, если ко мне соберешься. Приезжай, подруженька, обязательно приезжай. Я к самолету машину пошлю, а поездом надумаешь, тоже телеграмму дай, встретим. А ты потеплей оденься, погода сейчас ненадежная...»

I

Зоя Андреевна жила в подмосковном городе Люберцы и до нынешнего года вела физику и математику в средней школе. На пенсию ее проводили в июне, когда в выпускных классах закончились экзамены, но уже в августе, перед началом традиционных учительских совещаний, она почувствовала тоску по оставленной работе, а первого сентября не выдержала, пришла в школу, впрочем заявив директору, что пришла она как депутат горсовета. Только как депутат.

И, сидя в наизусть известном классе и наблюдая за молодой учительницей, поняла, что депутатские обязанности – ее счастье, ее спасение, иначе скучала бы сейчас в пустой квартире или во дворе, где старики постукивают костяшками домино, а старушки качают младенцев.

Писем от Евдокии Михайловны она ждала всю осень и уже сердилась, вспоминая, что прежде председательница отвечала аккуратней, а в первые годы их дружбы писала едва ли не каждую неделю. Но когда письмо наконец пришло, Зоя Андреевна обрадовалась, забыла свои нарекания и стала собираться в дорогу.

Стояла середина октября, по утрам подмораживало, и надо было позаботиться о теплой обуви. Старые кожаные ботики Зоя Андреевна после строгого осмотра забраковала – в магазин ходить еще можно, а для торжественного случая не годятся. Впрочем, и для гостей можно надеть, если хорошо почистить, но каблуки стоптались и чуточку перекошены, вряд ли будет удобно. Тем более люди, которые ее встретят, вовсе не заслужили снисходительного к себе отношения. И никакие другие люди не должны заслуживать такого отношения, если вы уважаете их и себя тоже. Это элементарно.

Зоя Андреевна много раз ездила к своей подруге и всегда старалась, чтобы на ней была лучшая обувь и приличная одежда. Даже в трудные военные и первые послевоенные годы, когда приходилось приезжать в ватнике и в калошах, люди видели, что ватник на ней аккуратно заштопан, калоши блестят, и юбка отглажена, – значит, человек не поддается трудностям, следит за собой и на него можно надеяться. Колхозницы, так те от одного ее вида становились бодрей, поправляли волосы и сбившиеся платки, перед едой шли к бочке мыть руки. Всегда она заставала их на работе – то в поле, то на ферме, – в праздники как-то не доводилось.

Утренней электричкой Зоя Андреевна отправилась в Москву. Там она купила соответствующие моде и своему возрасту хорошие сапожки на низком каблуке, а заодно и сумочку – тоже хорошую, под цвет пальто и как раз такую, которая больше подходит старой женщине. Оставалось совсем немного: взять билет на самолет и купить подарок Евдокии Михайловне. И еще купить цветов на могилу мужа. При каждой своей поездке в хутор Зоя Андреевна не забывала о цветах и всегда немного волновалась, покупая их.

Волновалась, вероятно, потому, что при этом вспоминала своего Мишу, который в праздники и нередко в воскресные дни приносил ей цветы, а в Первомай сорок первого года подарил великолепный букет южных роз – будто чувствовал, что это последний его подарок.

Зоя Андреевна закрыла глаза и сразу увидела Мишу: он стоял с цветами, большой, молодой, веселый, и говорил с улыбкой, что вот хотел купить вина, а попались опять цветы.

– У вас что-то случилось? – сочувственно спросила ее девушка из цветочного киоска.

– Что с-слу-училось? – спросила Зоя Андреевна и по своему голосу поняла, что плачет. Она поспешно вытерла щеки. – Нет, деточка, со мной уже ничего не случится.

А очередь позади оттесняла ее от окна, и следующая за ней женщина проворчала:

– Гражданка, вы или покупайте, или уступите место другим. Вы не одна.

Зоя Андреевна подобрала большой букет, заплатила деньги и пошла, держа в одной руке сумку с покупками, а другой прижимая к груди цветы, чтобы не растерять их в уличной толкучке, за подарком Евдокии Михайловне.

Вечно шумная Петровка стремительно текла двумя потоками, людской водоворот закручивался у дверей ЦУМа, выплескивался к портику Большого театра, бился и захлестывал входы в метро у Театральной площади.

Зоя Андреевна вдруг подумала (вероятно, потому, что стал брызгать дождь), а не купить ли Евдокии Михайловне зонтик? И едва пришла эта мысль, она сразу повеселела, заулыбалась, потому что зонтик был самой ненужной вещью для ее подруги.

Евдокия Михайловна, когда очень уж сердилась на своих колхозниц, особенно в трудные те годы, всегда грозила им, что уедет в город, купит себе зонтик и будет гулять под ручку с офицером по улицам, а они пусть тут копаются в земле и пусть на них кричит не понимающий ни уха ни рыла городской мужик, если они не хотят слушать ее только потому, что она баба, и своя, хуторская баба. А позже, с годами, когда былая красота Евдокии Михайловны увяла и колхозницы уже не боялись, что она выйдет замуж и бросит колхоз, она стала грозить им близкой пенсией и опять вспоминала зонтик, который символизировал жизнь праздную и беспечальную. Вот теперь для нее наступала такая жизнь.