Анатолий Жуков - Каждый отвечает за всех

На улице падал снег.

V

Прошел всего час времени, может, немного больше часа, а хутор совсем обновился, посветлел, будто принарядился к празднику. Улицы, крыши домов, гады, большое зеркало застывшего пруда у животноводческой фермы – все стало белым, а снег падал и падал густыми пушистыми хлопьями и уже заметно хрустел, уплотняясь под ногой, и пахло по-зимнему, и по-зимнему четко отпечатывались следы людей, идущих в зимней обуви.

– Будто специально к вашему приезду, – сказал Каштанов.

Он шел под руку с Зоей Андреевной, а по бокам их сопровождали хозяева – Евдокия Михайловна и Венька. Впрочем, Вениамин Петрович, его все здесь так называли.

– Теперь зима не страшит, – сказала Евдокия Михайловна. – А вот первые-то годы, помнишь, Зоя, одна солома. На корм – солома, на крышу – солома, спать – на соломе, топить – соломой, строить – опять солома. Вон сколько понаставили, больше двухсот домов. Солому с глиной перемесим, саман сделаем и строим дома.

– Весь хутор заново, – сказала Зоя Андреевна. – Тут одни печные трубы стояли.

– Ас лесом ты помогла, без тебя мы ни за что бы не построили.

– Ну зачем так, другие строились же.

– А что другие-то! И другие так – разве мало могил на нашей земле.

Зоя Андреевна вспомнила, как доставала лес, обивая пороги столичных учреждений, и промолчала. Не совсем так, разумеется, было, как считает Евдокия Михайловна, но среди просителей она не встречала тогда ни одного человека, кто хлопотал бы лично для себя: колхоз, совхоз, шахта, фабрика. Правда, использовали просители и личные связи, знакомства, может, «подмазывали», но не для своей выгоды. И когда в приемной Верховного Совета ее спросили, почему она хлопочет о далеком хуторе, она просто ответила, что там погиб ее муж. Он освободил хутор, а хутора, по существу, нет, дети умирают в землянках от голода и холода.

– А первую уборку после войны помнишь, Зоя Андреевна?

– Еще бы, меня тогда чуть с работы не выгнали.

Под предлогом экскурсии она увезла тогда весь девятый «А», где была классным руководителем, и полтора месяца они работали от зари до зари – сначала на сенокосе, потом на уборке хлеба. Родители готовы были ее растерзать, когда она возвратилась с ребятами в Люберцы. Правда, потом многие смирились, потому что Зоя Андреевна устояла и на следующее лето уже открыто уехала с классом в свой хутор. Лет семь или восемь подряд она ездила.

– И косилки она нам доставала, и сеялки, и грузовики ремонтировались без очереди. Да еще как – уйдут с лысой резиной, а приходят с рубчиками! Не бесплатно, конечно, да не в оплате дело.

Ну, это было позже и легче. В Люберцах есть завод сельхозмашин и авторемонтный завод, а ее тогда уже выбрали депутатом. Поглядели на ее многолетние хлопоты и выдвинули: все равно ведь бегает, пусть уж законно, как депутат, может, от ее активности и люберецким жителям будет теплей.

– Да, не везде у нас пока гладко, – сказал Каштанов. – И доставать приходится и проталкивать. – И засмеялся: – Вы, Зоя Андреевна, от колхоза пенсию требуйте, заслужили.

– А что, – сказала она, – и потребую. Почетным гражданством не отделаются.

Осмотрев мастерские и похваставшись порядком, п какой приведена техника после недавно законченных полевых работ, хозяева повели гостей на ферму. Зоя Андреевна не могла не удивляться, как расчет хозяйство и каким оно стало большим, – ведь почти с нуля начинали бабы, почти с нуля.

– Мы как куры: гребли, гребли под себя и вот нагребли колхоз, – польщенная похвалой, отвечала Евдокия Михайловна.

Каштанов поддакивал и кидал многозначительные взгляды на молодого председателя: гляди, мол, Вениамин Петрович, от тебя зависит теперь, каким станет колхоз в будущем, – приумножишь ты коллективное богатство или растеряешь.

На ферме главной достопримечательностью была кормокухня. Варочный агрегат для приготовления комбикормов сделали механизаторы по самодельным чертежам, которые привез Венька. В пригородном совхозе он увидел отличный кормоцех и с помощью механика сделал чертежи. После поездки в хутор выяснилось, что для постройки подобной кормокухни нужны варочные котлы. Промышленность таких не выпускала, в совхозе тоже использовали емкости с других производств. Венька съездил на силикатный завод и выпросил там отслуживший срок автоклав – им сейчас и гордилась Евдокия Михайловна.

– А подвесные дороги я огоревала сама, – говорила Евдокия Михайловна. – В других колхозах они лет десять как появились, а у нас давно, с сорок восьмого года.

Она хотела показать еще силосную башню и овощехранилище, но Зоя Андреевна озябла и запросилась домой.

– Не домой, а в клуб, – сказал Каштанов. – Посмотрим, как отблагодарит новый председатель за такое хозяйство.

Уже смеркалось, на столбах хуторских улиц и в домах вспыхнули разом яркие огни – заработала электростанция.

– Ну что ж, пошли.

И они пошли в клуб.

VI

Ночь была светлой, лунной, но луна вдруг сорвалась с неба, покатилась и пропала, а небо стало пустым и серым.

Зоя Андреевна проснулась, чувствуя головную боль. За окном чуть брезжил рассвет, и спала она... сколько же она спала?

«Бабы! – звенел в голове хмельной голос Евдокии Михайловны. – Она зонтик мне подарила, зонтик! Теперь вы меня не удержите!» А прямо в глазах плясала румяная и нарядная Алена:

Я иду, они пасутся,

Лейтенанты на лугу,

Тут уж я уж растерялась,

Я уж, я уж не могу!

Вероятно, это конец праздника, а начало было несколько чопорным, официальным и хорошо запомнилось. Каштанов сказал короткую праздничную речь, потом выступила Евдокия Михайловна и все время говорила, обращаясь к ней, а колхозники, особенно пожилые женщины, часто прерывали речь аплодисментами. Венька, то есть Вениамин Петрович, выступил вслед за Евдокией Михайловной и от имени колхозников заверил, что они постараются работать так, чтобы прийти к коммунизму досрочно. Он провозгласил первый тост, и ему весело захлопали, потом все встали, и над столами вспыхнул искристый хрустальный звон рюмок и бокалов.

Она старалась не пить вовсе, никогда она не чувствовала особого расположения к спиртному, но не выпить первую стопку было бы просто неучтиво, а потом провозгласили тост и в ее честь, а потом подходили чокнуться знакомые, и каждый просил пригубить хотя бы. А знакомыми были все – весь хутор.

Каштанов, помнится, уехал в двенадцатом часу, он еще показал на часы, когда колхозники стали протестовать, и заверил, что приедет завтра на второе торжество, – если уж праздновать, так праздновать все сразу. «Какое торжество?» – не поняла Евдокия Михайловна. «И не менее важное, – сказал Каштанов. – Закружилась ты с хлопотами, забыла, ну-ка вспомни, вспомни!» И Евдокия Михайловна вспомнила и обняла сидящую рядом Зою Андреевну. «Памятную плиту на могиле будем ставить», – сказала она. И опять хуторяне захлопали в ладоши, загомонили, и кто-то сказал напыщенную речь, смысл которой сводился к тому, что праздники нужны и живым и мертвым, поскольку мертвые живут в наших сердцах.