Иосиф Келлер - Суровые дни

— Гляди, как бы он сам чего не стырил, — зло сказал один из хозяев мешков, должно быть спекулянт. — Под скамьей спрятался. Видать — прицеливался.

— Давить надо таких гадов, — раздался мрачный голос.

Но мальчик, не обращая внимания на угрозы и косые, недоверчивые взгляды встревоженных за свое добро пассажиров, продолжал поиски. И — о радость! На полу, возле потухшей печки, подняв воротник знакомого полушубка, нахлобучив шапку так, что не видно было лица, лежал Дикопольский, перебравшийся ночью поближе к теплу.

Мальчик решил: как только поезд прибудет в Пермь, тут же на вокзале задержать подлого дезертира. Уйдет в город — дело пропащее: сгинет и концы в воду. Одному, конечно, не справиться. Кузьма Авдеевич рассчитывал обратиться за помощью к какому-нибудь военному и уже вдвоем отвести беглеца в комендатуру.

Не успел вагон остановиться у вокзального перрона, как мальчик соскочил с подножки и сразу, несмотря на густо падающий снег, заметил человека в новенькой кавалерийской шинели, пошитой со столичным шиком, перетянутой ремнями, с кобурой на поясе. Военный важно шел рядом с железнодорожником, державшимся подчеркнуто почтительно. «Из больших», — уверенно подумал Кузьма Авдеевич и, подбежав к военному, схватил егоза рукав шинели. Тот недовольно посмотрел на мальчика:

— Чего тебе?

— Надо задержать дезертира, — торопливо заговорил Кузьма Авдеевич. — Удрал из Камышловского полка. Подмога нужна, товарищ командир.

Военный засмеялся:

— Каждым дезертиром заниматься — суток не хватит, — и, брезгливо отстранив мальчика, пошел дальше.

А из вагона, застревая в тамбурах, толкая друг друга, торопливо выходили пассажиры. Сейчас среди них появится и Дикопольский. Что же делать? И вдруг мальчик от неожиданности чуть не зажмурился. Нет, не померещилось. Перед ним, возникнув из мельтешащего на ветру снега, стоял сам командир полка.

— Кузьма Авдеевич! — удивился Лохвицкий.

Решив самолично получить выделенные полку пушки, он ехал этим же поездом.

— Что это значит? Почему ты здесь? — строго-спросил Лохвицкий.

Но мальчик, заметив на площадке вагона хорошо изученный извозчичий полушубок, потащил командира полка за собой, на ходу рассказывая обо всем, что произошло со вчерашнего вечера. Они нагнали Дикопольского уже при выходе из вокзала.

В кабинете коменданта, кроме него самого, находился еще один военный. Отойдя к окну, он внимательно взглянул на задержанного и потом, уже не отрываясь, вглядывался в заросшее бородой грязное лицо Дикопольского.

А Дикопольский продолжал разыгрывать роль несчастного отца семейства, ради детей готового на любые поступки.

— Оставаться в Калино, так близко от них! Это было свыше моих сил. Я не выдержал пытки. Убежал…

Дикопольский тихо всхлипывал.

Все было настолько правдоподобно, что Лохвицкий уже упрекал себя: зачем затеял все это дело?

Комендант повернулся к Лохвицкому:

— Человека семейный вопрос мучает, а заместо помощи его сюда притащили.

И, желая проверить, какое впечатление произвел рассказ задержанного на стоящего у окна военного, спросил:

— Пущай к детишкам идет, а? Как думаешь, товарищ Окулов?

Услыхав фамилию военного комиссара города, Дикопольский невольно втянул голову в плечи. Было страшно взглянуть в ту сторону, где молча стоял Окулов. Одна надежда, что он в этом обличии неузнаваем, помогла Дикопольскому удержаться на задрожавших ногах.

Какая непростительная глупость, что он не уничтожил письмо Ольшванга! Ведь хотел это сделать, хотел! И не сделал. Сохранил. Чего бы только сейчас не отдал, чтобы не было в подкладке жилетки этой папиросной бумаги. Господи, только бы не нашли. Только бы…

Чем дольше всматривался Окулов в задержанного, тем отчетливее вспоминались митинги, на которых часто выступал один и тот же эсер. Ловко умел этот краснобай головы дурачить. Не сразу Окулов раскусил истинный смысл эсеровского лозунга: «Земля и воля»… Это, конечно, он… Вот где привелось встретиться!

Окулов приказал тщательно обыскать задержанного.

— Не несет ли папаша подарочки детишкам! — Окулов засмеялся.

Дикопольский машинально продолжал шептать выученную и теперь казавшуюся ему самому правдой ложь:

— Для них лучшим подарком буду я… сам… Их отец…

Окулов шагнул к Дикопольскому и резко сказал:

— Перестань ваньку валять! С кем из местных эсеров должен встретиться? Ну!

Дикопольский открыл рот, собираясь что-то сказать, но, обмякнув, опустился на пол.

Лохвицкий вошел в просторную приемную перед кабинетами управляющего и главного инженера и, не снимая папахи, прохрипел, обращаясь к Ляхину:

— Где получить пушки из ремонта?

Ляхин, скучавший за внушительным английским бюро, взглянул поверх очков, соблюдая солидность, подобающую новой должности секретаря.

— Кто будешь?

Услыхав, что перед ним командир Камышловского полка, о славных боевых делах которого было известно на заводе, Ляхин сперва не поверил. Он поднял очки на морщинистый лоб, внимательно разглядывая грязный полушубок с оторванной и обгорелой полой.

— Что? Не похож? — Лохвицкий хотел засмеяться, но вместо этого у него в горле что-то забулькало.

— Документы, — строго приказал Ляхин.

— Молодец. Проверяй!

Комполка протянул потрепанное удостоверение. Ляхин прочел бумажку, рассмотрел штамп и печать и, старательно сложив, вернул.

— Действительно… командир! — И опустил очки на переносицу.

Лохвицкий подошел к печке, потрогал белоснежный кафель.

— Топили… Хорошо…

Ляхин заметил: руки у командира маленькие, как у женщины, с набухшими разводьями вен, а на мизинце правой руки перстень старинной работы. «Из бывших», — с неприязнью подумал Ляхин, но тут же невольно пожалел пожилого человека, устало прижавшегося к печке.

— Кипяточком побалуешься? — спросил Ляхин. — Все одно Прохора… гм… товарища Пылаева дождаться надо.

Ляхин налил в жестяную кружку кипятку из большого медного чайника и подал Лохвицкому.

— А сластей нет. Хлебаем и припоминаем, как раньше рафинадом баловались.

— Спасибо, — просто ответил Лохвицкий и, сняв папаху, придвинул стул к печке.

А Ляхин, все больше поддаваясь охватившей его жалости, вынул из ящика бюро ломоть хлеба и отломил половину.

— На.

Лохвицкий ел хлеб маленькими кусочками, запивая кипятком с таким удовольствием, словно его угостили неизведанным кушаньем.

— Ох, и прет Колчак! Что ни час — ближе… Подзадержать бы, а, товарищ командир?

— Подзадержать? — передразнивая, ответил Лохвицкий. — А позвольте спросить: чем? Голыми-то руками? Патронов нет, пушки старые, еще с германской, а у них все новенькое, иностранное.