Иосиф Келлер - Суровые дни

Варвара пошла в больницу.

Выйдя в вестибюль и увидя Варвару, Ася решила: Прохору Константиновичу хуже — и поэтому прежде всего спросила, как он себя чувствует. Когда Варвара сказала, что, слава богу, получше, — Ася удивилась: зачем же она вызвала ее с дежурства, раз нет ничего серьезного? Варвара шепотом объяснила: в доме у них появился еще больной. Чувствует он себя очень плохо. Но никому другому сказать об этом больном Варвара не может.

Асе вся эта таинственность показалась бы смешной, если бы не заплаканные глаза Варвары и весь ее до крайности встревоженный вид.

— Хорошо. Я приду… И не бойся, тетя Варя, буду нема, как могила!

Ася пришла к Пылаевым поздно вечером.

Варвара поднялась с ней наверх. Там в своей комнате лежал Сергей. В забытьи он бредил. Но понять смысл невнятного бормотанья было невозможно.

Хотя в дороге Сергей оброс бородой, а болезнь изменила черты лица, — Ася сразу узнала: он!

Все эти годы Ася верила в неизбежность встречи с Сергеем и даже иногда мысленно представляла, как все это может быть. Но что первая встреча произойдет вот так — ей ни разу не приходило в голову. Она врач, а Сергей ее пациент!

И было странно, что Сергей не обрадовался, не протянул ей дружески руку, не улыбнулся, ни разу не взглянул на нее, не заговорил, когда, приложив ухо к пышущему жаром телу, она напряженно вслушивалась в суматошное биение его сердца.

— Асенька! Не испанка ли это?! — тревожно спросила Варвара.

— Не думаю… — желая успокоить ее, сказала Ася, хотя сама в этом еще не была уверена.

— Господи! — Варвара заплакала.

Прибрежная часть города гориста и неровна. Улицы то опускаются вниз к реке, где вдоль берега вытянулись склады и проходит железнодорожная линия, то круто поднимаются к площади с собором, стройная колокольня которого видна почти отовсюду.

Рядом с собором каменный дом с окнами, закрытыми на первом этаже решетками. Здесь жил благочинный.

Пожилой, небольшого роста, с лицом смуглым, как у святых на рублевских иконах, человек властный и крутой, он занимался не только церковными делами. Пользуясь авторитетом среди верующих, почитавших его за страстные проповеди и благочестие, архиерей всемерно старался опорочить власть Советов. Но если раньше делал он это осторожно, исподволь, намеками, иносказательными примерами из Ветхого завета, то ныне повел себя гораздо смелее.

К этому дому, спрашивая у встречных старушек дорогу, и шел с вокзала человек в бекеше.

Дойдя до соборной площади, настороженно и внимательно осмотрелся и только потом направился к каменным воротам.

В личных покоях благочинного жарко. После улицы ударил в голову приторный аромат церковных благовоний. Человек в бекеше распорол подкладку пиджака и вынул оттуда свернутую трубочкой папиросную бумагу. Благочинный, прочитав, порвал ее на мелкие клочки.

— Чем могу быть полезен, полковник?

— Ваше преосвященство, мне надо устроиться на работу и установить контакт с нужными людьми.

Благочинный мысленно перебирал знакомые фамилии, решая, к кому лучше обратиться, чтобы наивыгоднее для дела пристроить полковника.

Рекомендация «Комитета спасения России» обрадовала духовного пастыря. Приехал человек, имеющий опыт борьбы с большевиками. Это сейчас очень ценно.

— Что вы скажете, полковник, о скромном месте в управлении казенного завода?

И благочинный рассказал полковнику Елистратову, что ставка заговорщиков на восстание в рабочем поселке оказалась битой. Правда, рабочих удалось толкнуть на забастовку. Но уже буквально на второй день в их настроении наступил перелом. Первым возобновил работу кузнечно-котельный, потом чугунолитейный цех, а через четверо суток работал весь завод. Чека арестовала главарей подготовляемого восстания.

— Упокой, господи, души убиенных рабов твоих!

Благочинный истово перекрестился и ближе подвинул к полковнику свое кресло.

— Получена секретная инструкция из Екатеринбурга. От важной особы, пожелавшей скрыть подлинное имя за вымышленным — Дядюшка.

— Дядюшка! — живо воскликнул полковник.

— Вам оно известно?

— Да.

— Теперь насчет контакта. Сегодня вечером у доктора Любашова собираются его близкие друзья, — благочинный улыбнулся, — поиграть в преферанс. Я предупрежу их о вашем приходе.

Сказать, что Никтопалион Аркадьевич Любашов играл в преферанс, слишком мало. Это была страсть! Никтопалион Аркадьевич по субботним вечерам собирал таких же, как он, испытанных преферансистов. В хозяйском кабинете их ждал раздвинутый ломберный столик с идеально расчерченным зеленым сукном, две новые, нераспечатанные колоды карт и отточенные мелки.

Играли всю ночь. На письменном столе стоял вместительный графин, чтобы, не прерывая игры, выпить рюмку водки и закусить маринованными грибами.

Тасовал ли Никтопалион Аркадьевич колоду, решал ли остановиться на «семи без козыря» или торговаться дальше, — он священнодействовал, не допуская горячности азарта и дилетантизма, а особенно разговоров, не касающихся непосредственно самой игры.

Подобного же жреческого отношения Никтопалион Аркадьевич требовал от партнеров, которых выбирал крайне придирчиво. И казалось: установленный годами ритуал нерушим. Но случилось иначе.

Февральскую революцию, свергнувшую царизм, Любашов как истый либерал встретил восторженно, но привычный порядок, царивший во время преферанса, нарушился. Началось с графина: прозрачную «смирновскую» сменила мутная самогонка. Потом не оказалось новых колод — и впервые пришлось играть старыми картами. Во время игры в торжественную тишину врывались посторонние разговоры; и даже сам Никтопалион Аркадьевич обсуждал политические события! Как грозное предзнаменование надвигающихся бурь, воспринял Никтопалион Аркадьевич внезапный отъезд в Сибирь одного из старейших партнеров — Дикопольского. «Крысы бегут с тонущего корабля», — мрачно подумал он и стал искать среди знакомых четвертого игрока.

Но страшная катастрофа разразилась, когда к власти пришли большевики. В банке реквизировали частные вклады, и доктор Любашов потерял сорок тысяч! Было отчего возненавидеть «грабителей-товарищей» и их совдепы! А тут, вдобавок, сократилась обширная врачебная практика. Большинство богатых пациентов спешно покинули город, устремившись во Владивосток, а оттуда в Японию или Америку.

Среди немногих оставшихся был благочинный. Любашов навещал его регулярно. И если Никтопалион Аркадьевич как опытный терапевт умело лечил старческие недуги, то духовный отец не менее успешно врачевал душевные раны Любашова, внушая, что священный долг истого христианина бороться с исчадием сатанинским — Лениным и его слугами.