Олег Михайлов - Час разлуки

В последний раз Алексей встретил ее на станции метро «Площадь Свердлова». В вестибюле, на скамеечке под уродливой бронзовой головой зашевелилась куча тряпья, он невольно замедлил шаг и вдруг узнал: ну конечно, это она, Нина Александровна! Совсем высохшее лицо и жалкий пучок крашеных волос.

Не сразу поняв, кто заговорил с ней, она отвечала, не жалуясь, со спокойной обреченностью:

— Невестка заела… Зажилась я… Домой не хочется идти…

— Давайте я вас отвезу к маме, — сказал Алексей, представляя себе, как будет ворчать отчим.

— Да нет, невестка идет работать во вторую смену… Вот я и жду. Теперь уж недолго…

Неужели в этой комнате Нина Александровна пела с Мудрейшим дуэты под бабусин аккомпанемент, а сам Алеша веселил гостей чтением пушкинского «Гусара»: «Скребницей чистил он коня…»?

Нет уже ни дедушки, ни бабуси, ни Нины Александровны, и ни единым намеком ничто не напоминает о них — отсыревшие обои, грязная посуда на колченогом столе, окно без занавесок, старая продавленная кровать.

— Ты знаешь, — не поднимая головы, сказал отец. — Я только теперь понял, что призвание мужчины быть холостым…

Алексей был убежден, что если и женится, то лишь тогда, когда сам набредет на кого-то. Не так полагали окружающие. Его сестра, невестка, тетка, мама, знакомые и знакомые знакомых — все стремились помочь ему, уверенные в безошибочности своего выбора. Свахи и невесты падали и падали — неотвратимо, как марсиане Уэллса. И Алексей уступал напору. Правда, уступая, он в последний момент успевал обдурить всех. Притворно соглашаясь со свахами, обещая им непременно продлить знакомство и проявить настойчивость, Алексей только дивился тому, как же мало понимают женщины, что нужно мужчине.

В роли непонятливой свахи оказался и Смехачев, который начал осаждать его телефонными звонками и неожиданными посещениями.

Вечером, отворяя дверь и недоумевая, что это за поздний визитер, Алексей увидал перед собой ярко раскрашенную брюнетку.

— Скажите, это вы нуждаетесь в утешении? — спросила она, готовясь переступить порог.

Алексей заколебался, не зная, пускать ли ее или вежливо отослать вон, но в этот момент из-за ее плеча с сатанинским хохотом выскочил Смехачев.

Это уже был настоящий житель преисподней — гном, тролль, кобольд! Пьяные глазки, неопрятная рыжая борода и огромное пивное брюхо, — ничего не осталось от хорошенького Смехачева прежних времен. Он проводил и вечера, и дни в молодежном кафе «Ивушка» и «Лира», перерабатывая, как бактерия — и совершенно новая, — всю городскую гниль, весь резиновый, ржавый утиль в жизнь. И все более и более теряя себя.

Неловко доставая одной рукой мятую десятку, Алексей другой преградил путь рвавшемуся в квартиру кобольду. Завязалась горячая борьба. Алексей был сильнее Смехачева, но тот, как все психически неуравновешенные люди, в минуты нервного подъема испытывал удвоенный, утроенный прилив энергии. Они молча пыхтели, тесня один другого. Наконец мокрый Алексей просунул в дверь десятку со словами:

— Мне никого не нужно. Ты слышишь? Никого…

— Ты помешался на этой кривоногой обезьяне! — в сердцах бросила Алексею сестра, не менее Смехачева оскорбленная за свою красавицу.

Правда в ее словах была: Алексей искал девушку, непременно похожую на Алену. «Не там ищешь!» — вздыхала мама. А он обрадовался, когда позвонила Царева и, посетовав на его одиночество, предложила:

— Хотите, я вас познакомлю с очень милой манекенщицей. Кстати, работает на Аленином месте. Да они и внешне схожи, только фигура у нее, поверьте, лучше, чем у вашей бывшей жены…

Они договорились о встрече — дома у Алексея.

— Если что-то изменится, я вас предупрежу, — пообещала Царева. — А Алену выбросьте из головы. Ей-богу, просто мелкая хищница!..

Он ожидал гостей, когда по телефону объявилась Прасковья Никоновна.

— Алексей! — сладко сказала она. — Как вы живете один? Я все плачу! Вспоминаю вас и плачу. А этому идолу говорю: «Зачем семью разрушил! Зачем влез!» А он молчит и только улыбается…

Она рассказывала, как всегда, долго и бестолково, горячо сочувствуя Алексею, что не помешало ей несколько раз назвать его Борей.

«Может быть, что-то у них треснуло? — с надеждой подумал он. — Но нет, скорее всего Прасковья Никоновна выясняет про запас, звонит, с чуткостью волчицы ощутив опасность. Держит меня в резерве…»

Ожидая Цареву, Алексей еще раз оглядел достойно украшенный стол: армянский коньяк и божоле, салями и холодная фаршированная утка, зелень, маслины, сыр. И когда в дверь позвонили, пошел открывать с шаткой надеждой, что его судьба может повернуться. И вслед за крупной брюнеткой в лиловом костюме вошла, кукольно тараща с деланным и как бы навсегда застывшим удивлением свои дымно мерцающие прекрасные глаза, стройная двадцатипятилетняя женщина с длинной талией и темно-русыми волосами в свободной прическе.

Понимая умом, что Инна хороша собой, что она лучше всех, кого приводили к нему на смотрины, Алексей внутренне все время протестовал, искал недостатки в ее внешности. Глядя на нее, он видел Алену и отмечал, что и носик у Инны погрубее, и зубы хуже, и рот она кривит, и курит, курит. Однако из кожи лез вон, стараясь быть любезным, веселым хозяином, правда, больше разговаривал со спутником Царевой, тем самым приятелем Бориса, который некогда привел его с собой и послужил косвенной причиной ухода Алены.

Больше всего в Инне раздражало ее деланное щебетанье, желание быть ребенком — капризным и прелестным. Детское выражение навсегда застыло на ее милом личике.

— Ах, Алешечка, дорогой, если бы вы знали, как я люблю музыку, особенно французов. Их песенки, правда, прелесть?

— Честно сказать, предпочитаю американскую эстраду, — осторожно ответил Алексей, понимая, что бедняжка, наученная Царевой, старается выглядеть как можно более развитой и интеллектуальной.

— Ну, что вы? А Жильбер Беко? Вы слышали Жильбера Беко?

А Алексей глядел на Инну, слушал ее щебет и думал: «Интересно, каким тоном ты говоришь искренне?» Узнал он это позже, эпизодически встречаясь с Инной, которая то появлялась, то внезапно и надолго исчезала, но с женской самонадеянностью, обнаруживаясь, разговаривала с Алексеем по телефону так, словно они расстались вчера. Перед Новым годом, в суете, в лавине поздравлений какое-то незнакомое существо позвонило ему и стало жаловаться на свалившую ее ангину. Выражая полагающееся сочувствие, Алексей, чертыхаясь про себя, пытался установить, кто же говорит с ним. Он, кажется, поймал знакомую интонацию, назвал имя и после паузы услышал негодующий голос, глубокий и красивый: