Олег Михайлов - Час разлуки

Из комнаты Алена перешла в обширную лоджию и снова заставила его пережить подступившую тошноту, когда снимала сушившиеся полотняные простыни с такой знакомой двойной каймой.

Они почти не разговаривали: молча Алексей принял узлы и снес под сыпавшим дождем к машине, затем поднялся еще и еще раз. «Да, много успела Алена перетаскать в этот улей… — подумал он, завершая эвакуацию. — Только куда увезти ее? На юг? Да, на юг!..»

Тимохин отговаривал его от этой затеи:

— Вот увидишь, она все равно к нему вернется. Сейчас ты для нее — растопка. Костер стал гаснуть, надо подбросить дровишек, возбудить Бориса…

— Но я не могу ей отказать… — лепетал Алексей в телефонную трубку.

Все было готово к отъезду — они летели в Сочи.

Вспоминая затем месяц, прожитый с Аленой, Алексей не мог восстановить никаких подробностей — все слилось в одно напряженное ожидание: а что будет дальше? потом? Он видел, что и Алена живет на взведенных нервах, ночами пишет какие-то длинные письма, и напрасно пытался превратить этот месяц в праздник, состоящий из морских прогулок, обедов в ресторанах, походов в кино. Чувствовал, что Алена загипнотизирована, что она едва владеет собой, все время думает о Борисе.

— Он силен, как бык, и все давил на меня. Я потеряла волю…

— Как неуправляемая овца! — бросил Алексей, исходя злобой.

Они сидели высоко над городом, в сочинском ресторане «Старая мельница». В темном и прохладном зале было пусто. Низкорослые дубы подступали к самому окну. А в разрыве зелени, сливаясь с небом, сплошной голубой стеной стояло море.

— Ах, зачем вы оба так вцепились в меня… — сказала Алена и взяла сигарету. — И что я перед вами сто́ю!

«Кто я и кто он? — мучился Алексей. — Я начинал с нуля. А он? Сын генерала, белоручка, пришедший на все готовое! Мальчишка! Ничего еще не сделал, не нашел себя. А для нее мы оба равны. И как, значит, она ослеплена, если может говорить так!..» Но сказал только:

— Ужас какой! Ты начала курить, — и зажег ей спичку.

Официант, наглый, сильный парень, принес счет. Так и есть, обсчитал на пятерку. По бережности, с какой Алексей относился к Алене, он, видимо, наметанным глазом решил, что это не супруги, а любовники. Алексей безропотно заплатил — Алена вспыхнула и выбежала из ресторана.

— Как ты мог ему позволить! — негодовала она, когда они спускались лесной петляющей дорогой к морю.

«А о н, конечно, не позволил бы, отчитал жулика, показал бы себя настоящим мужчиной», — устало думал Алексей и вяло ответил:

— Что тебе эти дурацкие четыре рубля…

— Не четыре, а пять, — поправила она его.

— Я вижу, Алеша, что все время раздражаю тебя. Но уже скоро Москва…

Однако билетов до Москвы он так и не сумел добыть, хоть и ходил спозаранку к кассам Аэрофлота. Шел массовый отлив отдыхающих с юга: конец сентября. Пришлось лететь до Тулы. Пока ехали автобусом до Адлера и потом, в салоне самолета, Алексей думал о том, что развязка близится. Прав был Тимохин: ему ее не удержать.

Самолет ускорил разбег. Алексей безучастно глядел в иллюминатор — на край крыла и обожженное сопло двигателя. Вдруг салон качнуло, и на взлетную дорогу побежала черная густая жидкость. Из-за занавески выглянула растерянная стюардесса, кто-то из пассажиров отстегнул ремень и вскочил. И тогда в порыве, где его проклятая театральность соединилась с непритворством, Алексей обнял Алену за плечи:

— Если уж суждено, бабуля, тебе уйти, то не лучше ли нам обоим сейчас шлепнуться! Чтобы никому не было обидно…

Она испуганно прижалась к нему. Самолет резко затормозил, сбрасывая на головы портфели и сумочки, и остановился перед самым концом взлетной полосы. Уже спешила машина спецслужбы и аварийный автобус.

— Считайте, что вы выиграли «Жигули», — сказал молчавший все время сосед в форме морского летчика. — Двигатель вышел из строя еще до взлета.

Через семь часов они все-таки поднялись в воздух и попали в Тулу глубокой ночью. Бежали под снегом от автобусной остановки к железнодорожному вокзалу, штурмом взяли какой-то транзитный поезд. Алексея поразило, как быстро Алена нашла общий язык с проводницей, пожилой бабой, неграмотной, сметливой, возможно, и не без уголовного прошлого. «Кого она мне напоминает? — мучительно думал Алексей, разливая себе и проводнице пиво. — Кого же? Ах, да! Ну, конечно, Прасковью Никоновну!..»

Телефон в их квартире трещал, не умолкая, как только они вынули его назавтра из холодильника. Звонили подруги, прося ее встретиться для последнего объяснения с Борисом. Сам Борис уже дежурил с утра «на «Жигулях» за углом дома.

— Нет! — повторяла Алена в трубку. — Я же сказала — нет! Я все ему написала из Сочи…

И опять Алексей ловил себя на том, что в решающие часы сражения — сражения за Алену, — вел себя так, словно исход его был для него безразличен. Бесконечная усталость, вялость мышц и сознания подавили его. Самому подходить на звонки и пресекать просьбы? Незаметно разъединить телефонный шнур? Но он не сделал и этого. Под вечер кто-то настойчиво трезвонил: десять раз, пятнадцать, двадцать… Алексей взял трубку. Это была Царева.

— Скажите вы Алене, что так расставаться неудобно… Надо объясниться по-человечески, а не прятаться, — убеждала она.

И он передал Алене трубку, ушел к себе. Она вошла осторожно и вернула Алексея из его невеселых размышлений.

— Ты не сердись на меня, Алеша. Но мне, правда, придется выйти на десять минут. Я все объясню и вернусь…

Она стояла уже одетая — в новенькое серое пальто, чуть приталенное, самого модного фасона.

— Не буду же я тебя запирать, — устало сказал он.

Алена появилась ровно в половине второго. «Обычное время», — горько отметил он, отпирая дверь. Снял с нее пальто, прошел в кухню.

— Что ж ты все молчком да молчком, — улыбнулась она.

Алексей отвечал голосом дрожащим и жалким:

— Я так больше не могу. Сил моих нет. Выбирай: или я, или он…

Лишь секунду помедлив, она решила:

— Тогда он!

— И уходи поскорей. Не могу тебя я видеть…

Алена пожала плечами:

— Разреши уж мне переночевать. На улице дождь, а Боря уехал.

Он, не отвечая, прошел к себе. Не спалось. Посидел, разложил старые записи о Суворове, — не подходил к столу два месяца. Открыл пишущую машинку и вспомнил, что чистая бумага в комнате у Алены. И, войдя к ней без стука, убежденный, что она давно уже спит, вдруг увидел ее в темноте с телефонной трубкой, доборматывающей какие-то фразы. Сообщала, что все решилось — и окончательно в е г о пользу…

— Не пугайся, — как можно мягче сказал он. — Я не к тебе.

Взял с подоконника пачку, вернулся к машинке, но работать не мог. Какая работа! Так, полежал на тахте до утра, громко зевая, как это делал Мудрейший.