Алексей Пантиелев - Белая птица

Что было бы, если бы не было буквы «и»? Все бы опоздали на работу, — радио не смогло бы выговорить: «пи-и, пи-и, пик!»

Без буквы «а» мама стала бы вовсе не Ан-нА, а это уже не та мама, гораздо хуже.

В два-три дня Сережа испятнил, замусолил все свои нарядные книжки, подошел к маминому столу, влез с ногами на стул и взял из стопки мамину книгу. Она толстая, тяжелая, без картинок. В ней уж очень маленькие буковки. Страшновато было ее листать. Но Сережа не оробел — лег на книгу грудью и медленно прочел:

— Ма-дам Бур-же вы-шла в не-гли-же…

Мадам — это что-то нехорошее, зазорное. Сережа разочарованно покривил губы. Ну и пусть себе выходит! Закрыл книгу и отнес ее на место.

Он был не такой терпеливый, как буквы, и больше не захотел читать. Походил по комнатам, из-под шторы незаметно посмотрел в окно на Вовку с Машкой, сиротливо стоявших на той стороне улицы (который уже день!), и спел «Три танкиста, три веселых друга». От нечего делать достал из спичечного коробка таинственную записку, разгладил ее ладонью, заглянул в нее… И сердце его екнуло и остановилось. Записка заговорила!

Сережа залез под мамину кровать и с трепетом стал читать.

Записка не обманула его. Она была на самом деле секретной.

«Р а д и о г р а м м а. Сереже Карачаеву — из Главсевморпути. Догадайся, почему у тебя не горят спички, и я буду тебя уважать. С полярным приветом. Т а и н с т в е н н ы й Н е з н а к о м е ц».

До обеда Сережа не вылезал из-под кровати, а за обедом вдавил голову в плечи и надулся от щек до живота, как лягушка, проглотившая ужа.

На улицу он вышел в полном полярном снаряжении. Как в первую встречу с Володей, он летел вокруг шарика. Пролетел до самой Трубной, вытянув крылья и мощно гудя. Мальчишки молча бежали за ним по пятам и впереди других — Вовка и Виляй Хвост.

У Володиного дома Сережа скомандовал через плечо:

— Рыжий, подай трап!

Володя подал, и Сережа из своих рук показал радиограмму на глянцевитой непромокаемой бумаге.

Такого еще не случалось в Пушкаревом переулке! Мальчишки теснились вокруг Сережи, точно зеваки вокруг пешехода, который угодил под летящую из-за поворота, ревущую от ярости красную пожарную машину и вылез из-под нее невредимый.

Володя почесал одной ногой другую и спросил жалобно, без малейшей надежды:

— Дашь подержать?

Маша замигала мохнатыми ресничками и всхлипнула из сочувствия и невольного почтения.

Таинственный Незнакомец… Живет он, конечно, на зимовке, носит унты на собачьем меху. Встречает людей раз в год. Ест концентраты, пьет спирт, изредка — воду из растопленного льда. Привычка! От всего иного у него изжога…

О том, что Сережа Машкин муж, в тот день не вспоминали. До позднего вечера без передышки осваивали Северный морской путь. Вовка неотступно бегал за Сережей, глядел на него преданно и был счастлив, когда радиограмма приходила ему. Тщетно Маша сопела, дергала брата за рукав.

Появился Богубёг со своим псом. Пес жарко, жутко задышал Сереже в лицо. Сережа сказал густым простуженным басом:

— С полярным приветом!

Богубёг спросил, как погода.

— Обычная: шторм — двенадцать баллов. Ложусь в дрейф.

Богубёг поправил на носу пенсне.

— Можно в а с просить держать меня в курсе, пока не кончится шторм?

— Ге-ге, — сказал Сережа. — Он никогда не кончится… Не отходите от аппарата!

— Есть не отходить, — сказал Богубёг.

Мама сидела в своей комнате, над тетрадками, когда Сережа вернулся домой и сунул за обои спички.

Ему нестерпимо хотелось спать. Кое-как, кось-накось, он постелил себе на диване, вышел в коридор и постоял минутку за дверью, будто моет на ночь ноги. Спросил непринужденно, чтобы мама не догадалась:

— Мама, а что такое — «мадам Бурже вышла в неглиже»?

Но мама поднялась из-за стола, вышла к Сереже и сказала странно:

— Поздравляю тебя, родной мой… Папин ты сын…

— Ну, мама, ты не говоришь!

— Подрастешь, милый, поймешь.

Сереже сразу расхотелось спать. Вдруг он кинулся к печке, выхватил из тайника заветный коробок и закричал так, что у него надулась жилка на шее:

— Думаешь, мы дураки, да? Ребенки, да? Вот, пожалуйста! — Он положил спички на самый краешек стола, глядя на них с отчаянием. — Можешь… бери… Но только знай теперь, раз и навсегда!

Мама тихо, нежно обняла его, и он умолк.

Все же она была виновата и потому сама уложила его, укрыла и не заикнулась про мытье ног.

Сережа глянул на бедные, несчастные, кинутые им в беде спички и заснул.

Ему снился отец — в унтах и лисьем малахае. Отец ехал на узких нартах по бескрайней белой равнине. В нарты были впряжены два северных оленя, и одним из них был Сережа.

Отец не узнавал Сережу и с размаху подстегнул его ременным бичом; Сережа не обиделся, с удовольствием побежал быстрей.

А другим оленем оказалась мама. Они стали говорить по-оленьи. Но мама-олень была очень смешная… И Сережа засмеялся во сне.

Теперь — про Ухтомку. Мама любила туда ездить. И Сережа любил. Выдался погожий день; мама вспомнила, как давно они никуда не ездили. Она сварила четыре яйца. И вдруг спросила:

— Ты почему не сказал, что тебя избили на пустыре?

Сережа фыркнул надменно.

— А ты слушай побольше тетю Клаву!

— Стало быть, ты кого-то избил?

— Хотя бы.

— И тебе приятно было бить?

— Спрашиваешь.

Мама велела Сереже подойти поближе.

— Он ругал твоего отца?

— Нет… Что ты!

— Надо позвать его. Он поедет с нами, как думаешь?

— Поедет! Поедет! — закричал Сережа. — Но, понимаешь, у него, как у безногого, костыли… Называется Виляй Хвост. Такая девчонка.

— Что ж, значит, обоих.

Сережа сорвался и убежал на улицу. Привел Володьку. Тот сперва боялся идти, а когда увидел маму, ухмыльнулся до ушей:

— Этой мамаше — полпуда каши… тогда, глядишь, дойдет до мамаши! — И подмигнул, как бы говоря про самого себя: видали стервеца?

Но мама неторопливо подошла и положила свою ладошку на стриженую голову Володьки.

Сережа оцепенел от ужаса. Плюнет! Укусит!

Володька не шевелился. Смотрел исподлобья на руку в широком рукаве халата и терпел, сам себя не понимая. Женщина, чужая, похожая на ученицу второй ступени, нахально трогала его за черепок, а ему хоть бы хны… Хотелось стоять и стоять смирно. У Володиной мамки рука была тяжелей.

— Ну что ж… Ты складно сказал, — улыбнулась мама. — Правда, я уже съела полпуда каши… А еще я съела сто книг!

— Но, но! — сказал Володька не очень уверенно. — Сто-о книг… Докажите!

— Пожалуйста. Ты знаешь, отчего у змеи ни одной ноги, ни одной руки, а два языка?

— Отчего? — изумился Володя.

— Оттого, милый, что у нее между языками — ядовитый зуб…

Володя и Сережа исподтишка переглянулись, соображая. И оба надулись, краснея от смеха.