Алексей Пантиелев - Белая птица

Анна опустила голову, покусывая губы.

— Назовешь Серегой, — сказал Касьян.

С тех пор они не виделись. Написать Георгий разрешил один раз — деду, когда родился Серега. Ответ пришел через месяц. С трудом разобрали дедовы каракули. Видимо, он помаленьку слеп.

А в Москву Георгий и Анна ехали уже по Турксибу. Их попутчиком оказался крепкий плотный человек с орденом Красного Знамени на гимнастерке. У него было румяное лицо, потемневшее от зимних ветров Семиречья, на кипучем Талгаре, под стенами Заилийского Алатау, и полоска незагорелой кожи надо лбом, точно лента марли, — он носил кубанку. С этим человеком Карачаевы познакомились еще весной заочно, читая его корреспонденции «с фронта» в казахстанской газете «Советская степь». Он писал так: «Мы все самоучки-коллективисты. Отсюда: замазывание ошибок, похожее на заклейку гноящейся раны пластырем телесного цвета». Год спустя вышла его книга «Село за туманами» — одна из первых о войне с кулаком. Словом — это был Матэ Залка… Он работал с Георгием и Анной рядом.

Давно это было… Далеко это было… И по правде ли было?

Годы пролетели, как волны в Ульбе.

И вот Анна лежала без сна, на утренней заре, смотрела в открытое окно (на улице было уже светлей, чем в комнате) и думала, думала…

Кого бы ей хотелось видеть сейчас? Просто видеть — без всякой корысти… Маркела Ефимовича…

Какая у него нынче должность? Прежняя ли — при хлебушке? Скажет ли он нынче: рабочий, да не вовсе, навоевались — неможно больше? И что же, Маркел Ефимович, милый, добрая это доля или злая для тебя и меня — жить в пору войн, в пору революций? Прости мне, пожалуйста, этот школьный вопрос. Говорят, такие простые вопросы (что значит доля и что недоля?) не приходят в мирные дни, а приходят, как вот сегодня, как вот сейчас, когда огонь подбирается к дому и уже жарко от этого огня.

В конце июля и в начале августа было четырнадцать чрезвычайных дней.

В эти дни Анна не закрывала географического атласа, рассматривала карты в лупу и жила вся на Востоке, в десяти километрах от берега Тихого океана, на узле наших границ с Маньчжурией и Кореей.

Озеро Хасан найдешь не на каждой карте. Оно лежит вдоль границы пятикилометровым рубцом и напоминает часовые стрелки, показывающие десять часов двадцать минут. Впереди озера — скалистые сопки Заозерная и Безымянная, позади — в ста тридцати километрах — Владивосток. Граница проходит по вершинам сопок; так ее прочертил Хунчунский договор 1886 года.

Полвека никого не занимала эта глухомань. И вот весь мир на нее оглянулся…

Тут пора сказать, что в июле и августе, в том далеком краю ходил у границы с военно-топографической партией Ян Небыл, которого Анна считала погибшим.

От залива Посьет до Хасана тянется сплошная низина, топи и трясины, с тропы или проселка не сойдешь, часты туманы. Дикие места. Ян работал, не снимая накомарника и болотных сапог, и сетовал на то, что мировые цивилизации возникают там, где ходят в сандалиях… А за сопками, по ту сторону, — гористый кряж, новые шоссе, места обжитые. Близко — города, казармы и арсеналы.

На озере, однако, была бы недурная охота и рыбная ловля, кабы не сосед — самурай. Весной и зимой от устья Уссури до Гродеково вспыхивали тихие и громкие пограничные стычки. И все-таки не хотелось думать, что это война…

29 июля днем рота японцев смяла пограничный наряд на сопке Безымянной. Из одиннадцати наших пятеро было убито, среди них — юноша лейтенант Алеша Михалин, первый человек, ставший Героем Советского Союза посмертно; остальные шестеро ранены. Подоспела подмога. Японцы отступили. Так о н а началась.

В тот же день Ян получил на заставе винтовку и на первый случай три обоймы патронов; он сунул их в карман своих потрепанных гражданских штанов. Ему и теперь не верилось, что война уже идет.

30 июля целый день тишина, ни единого выстрела.

А 31 июля, на рассвете, в тумане, японцы атаковали и Безымянную и Заозерную двумя пехотными полками 19-й дивизии, выдвинутой из Кореи. И Ян понял: дух выпущен из бутылки.

Неравные бои длились двое суток. Воевала японская гвардия — квантунцы. На исходе 1 августа, антивоенного дня, они столкнули наши заставы с сопок в низину и вклинились северней озера Хасан на четыре километра. Четыре тысячи метров. Пять тысяч шагов. Как раз до того болотца, у которого жил в брезентовой палатке Ян.

И он со странным спокойствием, словно бы со стороны, подумал о том, что японцы последними ушли из Владивостока в 1922 году, спустя два года после краха белой армии на Перекопе; они первыми пришли теперь. Еще вчера война казалась за горами, за морями — в Абиссинии, Испании и Китае. Ныне ее зарево горело в приморском небе у деревни Новоселки.

Ян вступил в бой в середине рабочего дня, бросив в мокрую траву теодолит и сунув за пояс геологический молоток. Лежал и стрелял из винтовки. Когда же был убит старший в их партии, по званию техник-лейтенант, Ян стал командиром, потому что зычный его голос был слышен сквозь стрельбу.

«Все войны разные, а бои как близнецы…» — думал Ян, и сердце его билось зло и ровно, как будто он воевал всю жизнь.

2 августа стали подходить наши полевые войска. Их было мало. Они разворачивались в боевые порядки прямо с форсированного марша. Лил дождь, его высушивал в воздухе огонь японских пушек и минометов. К ночи японцев все же удалось оттеснить за озеро Хасан. Они встали на сопках.

Ян и его люди тоже выдвинулись к приграничному берегу озера, к северной его бухте, под сопкой Безымянной, и закопались, как положено порядочному стрелковому отделению. Были у них и раненые — чин чином, как у соседей. Но, как и вчера и позавчера, ими вроде бы никто не командовал, топографы чувствовали себя, как куры среди гусей, и это казалось недобрым признаком; лишь Яна это не удивляло и не пугало. Война как война: на карте одно, на месте другое.

Всю ночь напролет и на другой день противник бросался в контратаки с яростью азиатской. Мы устояли, но устояли и японцы.

Яна вызвали на командный пункт. Незнакомый молодой майор посмотрел его документы, расспросил, как он действовал, и приказал ему отойти в тыл, показав на карте — куда.

— Вот эту вашу карту, — сказал Ян со скрытой обидой, — я рисовал. И ту, по которой вы будете завтра воевать, я. И ту, по которой командует ваш начальник, тоже я.