Юрий Благов - Аншлаг [Рассказы о цирке]

Постепенно Рита начала успокаиваться.

Наконец часа через полтора подошла к телефону и набрала номер Виктора. Он оказался у себя.

— Не жди меня больше! — деревянным голосом сказала «мисс Арена».

Виктор не понял.

— Чего не жди?.. Кто это говорит?

И, набрав в легкие побольше воздуха, Рита выпалила:

— Грымза!.. — И повесила трубку.

Рита понимала, конечно, что за «грымзу» просто зацепилась как за последнюю возможность ничего не менять в своей жизни.

А затем вернулась в коридор, упаковала в конце концов непослушную проволоку, но вместо сдачи реквизита на склад попросила адресовать его в Кемерово, где предстояло, согласно разнарядке, продолжать свои танцы в воздухе.

«А когда мне исполнится тридцать пять, — начала утешать себя Рита, — я спрыгну с проволоки и никогда больше на нее не полезу.

Я придумаю другой номер!»

Я приезжал в город Р. к артистам Лидиным, которые в обратный путь меня проводить не смогли, поэтому поручили заботам экспедитора дяди Кости, а тот не захотел ограничиться доставкой в аэропорт. Считая приезд писателя по командировке Союзгосцирка чем-то значительным (не каждый день они приезжают), экспедитор решил дождаться посадки на самолет. Однако ее не объявляли.

Скоро оповестили страждущих, что вылет задерживается на час, потом — на два, и в конце концов пообещали о времени отлета сообщить дополнительно.

Тягостные часы ожидания мы с экспедитором скрасили двумя бутылками хорошего сухого вина в аэропортовском ресторане.

Дядя Костя, жилистый, худой, выше среднего возраста человек с загорелым лицом, иссеченным морщинами, и с налетом некоторой усталости в глазах, обладал кипучим темпераментом. Он то и дело куда-то бегал, кого-то разыскивал, где-то о чем-то справлялся, а от звука репродуктора каждый раз вздрагивал и прислушивался, как охотник на тяге. Однако ничего утешительного для нас произнесено не было.

Постепенно вино стало напряжение с дяди Кости снимать.

— Я, как видите, экспедитор, встречаю да провожаю артистов, получаю да отправляю багаж, и не поймешь, кому больше служу — искусству или транспорту. А были времена, когда возглавлял творческие коллективы. Да, да! Я возил группу «Цирк на сцене», работающую на марках, и если артисты жаловались на плохие дела, бывало, говорил: «Лучше иметь четыре сбора по сто рублей, чем ни одного по четыреста!» Меня даже прозвали «Ниодногопочетыреста»…

От концертов «левых», то есть оформленных неверно или никак не оформленных, я всегда уклонялся, желая спокойно спать. Однажды меня спросили:

«Ну как, спишь спокойно?»

«Да. Только часто просыпаюсь».

«Почему?»

«Кушать хочется…»

Но это, конечно, шутка!

А еще я был директором зооцирка. Зооцирк, как вы знаете, это еще не цирк, но уже не зверинец. Кроме демонстрации животных в них показывают номера дрессуры.

Хозяйство у меня было такое: зверинец примерно экземпляров пятьсот — шестьсот, и цирк — номеров пять-шесть.

Клетки были поставлены на колеса, поднял борта — вот и фургон, опустил борта — вот и клетка, любуйтесь, пожалуйста: гиена обыкновенная, лев африканский… Снова поднял борта — и автокараван покатил дальше.

Располагался я возле базаров или парков; клетки расставлял рядами, а в конце территории сооружал манеж.

Сперва публика знакомилась с представителями всех пяти континентов, потом с исполнителями всех пяти номеров: с дрессированными медведями, с манипуляторами, с группой собак, с пластическим этюдом и с силачом. По воскресеньям я делал по пятнадцати представлений, план перевыполнял, так что и люди были довольны, и животные сыты, и я не голодал.

Но не думайте, что работа руководителя такого предприятия легкая… Это в здешнем цирке администратор только и делает, что бронирует нужным людям места. У меня дела были посложнее. Я обслуживал глубинки. До Москвы далеко, на срочную помощь не надейся. Если что случилось — выкручивайся сам!

И я выкручивался. Всю жизнь!

Помню, давно еще с цирковой бригадой приехал в маленький литовский городок. У нас на представлении — полтора человека, а в местном костеле — аншлаг. Что же я в таком случае сделал? Я сделал тоже аншлаг! Как я этого достиг? А очень просто! Дал ксендзу пятьсот рублей, старыми, и он в конце проповеди провозгласил:

«В наш город артисты приехали, верующие могут пойти!»

И все!

Но вернемся к зооцирку.

Однажды мои артисты поругались и уехали. Остался я в маленьком городке, назовем его П., совсем без цирка, с одним зоо. А тут, как на грех, и звери начали один за другим болеть — просто показывать некого. Жираф лежит, не встает, а какая ему цена, если высоту свою не демонстрирует?! Другая разная компания свернулась калачиком и тоже дрыхнет. Все повернулись спиной к зрителям, а ведь зрители деньги платили… Они же не чучела в музее пришли рассматривать, а живой творческий коллектив!

Молнирую в Москву, оттуда ответ, что подкрепления не будет: время, дескать, летнее, горячее, выходи из положения сам.

А дела идут из рук вон плохо.

Городок мигом узнал об отъезде артистов, и стали ко мне наведываться одни только мальчишки, да и те через забор.

Городские организации чем могли помогли, но все же положение обострялось.

Мне стало стыдно смотреть зверям в глаза!

Когда я обходил свои голодающие ряды, гиена обыкновенная сверлила меня немыслимым взглядом.

Львица Клеопатра переставала метаться по клетке и валилась на пол: дескать, пропади все пропадом…

Попугаи выкрикивали неприличные слова, а мартышка Лили сначала хваталась за голову, потом за заднюю часть, намекая этим на мои организаторские способности. Единственная у нас человекообразная обезьяна всерьез расхворалась, впору самому в клетку лезть, — может быть, хоть это привлечет любопытных!

Говорят, в Австралии по дорожкам зоопарков разгуливают кенгуру и выпрашивают у посетителей лакомства. Я бы такого попрошайничества не допустил. К тому же у меня и кенгуру не было.

Пришлось сокращать обслуживающий персонал.

С болью в сердце увольнял я местную старушку Кирилловну, старательную и добрую работницу, которую вообще бы не отпустил из нашей системы. Никого из близких у нее не осталось, и свою неизбывную любовь ко всему живому она перенесла на зооцирк. Но в городке у Кирилловны был свой домишко, и гастролировать с нами она конечно же не могла.

И вот когда я прощался с ней возле поблекшего рекламного щита, изображавшего нашу разъяренную Клеопатру, подошли трое ребятишек. Прослышав о плохих делах зооцирка, они громко запели, желая нас подразнить:

И тут я почему-то впервые в жизни стал вдумываться в эти с детства знакомые слова.