Юрий Благов - Аншлаг [Рассказы о цирке]

Перед самой встречей я зашел за перегородку, где пожилой слуга старательно натягивал на любителя трещавшую по всем швам борцовку. Увидев на стене новенькую шляпу, я похвалил ее.

— Парижская модель, — небрежно заметил почетный гражданин.

Я захотел ее примерить, и он милостиво разрешил. Шляпа мне очень шла. Потом, как бы между прочим, я попросил колбасника не слишком круто обходиться со мной во время борьбы.

— Ладно, ладно, — величественно прогудел он, — Филек!

Слово «филек» в точном переводе означает «нога от мухи»… И действительно, когда мы вышли на сцену, зал возбужденно загудел: в колбаснике было сто тринадцать килограммов, а во мне, на жаргоне борцов, «семьдесят пять вместе с чемоданом».

Однако веса в любителе было много, а техники ни-какой. И когда я перебросил эту тушу через себя, мне особенно обидным показалось инсценировать свое поражение. От злости я воткнул колбасника носом в ковер и начал выкручивать ему руку. Я уже не был последним человеком в чемпионате и такую вольность позволить себе мог.

— Пусти… — зашипел мой противник, но я и не подумал этого делать. — Пусти же, — повторил он и, задыхаясь, добавил: — Я тебе… шляпу подарю.

— Серьезно? — обрадовался я.

Мой противник попытался кивнуть головой, но только засопел, однако мне этого было вполне достаточно. Вскоре под неистовый вой своих поклонников колбасник положил меня на обе лопатки.

А наутро в гостиницу явился мальчик и вручил мне красивую коробку. В ней находилась парижская шляпа.

На ярмарках мы не ограничивались борьбой, а устраивали также бенефисы атлетов, на которых они демонстрировали свою силу и красоту. Один такой атлет в день бенефиса у нас пропал. Ждем-ждем, наконец пустились на поиски и выудили его из пивной, где он куражился перед поклонниками. Отрезвили его как могли и вытолкнули на манеж. Он сперва держался молодцом — гирями пожонглировал, рельсу согнул на спине, покрутил ногами карусель с восемью пассажирами и в финале, во время приготовления к самому сложному, трюку, начал покачиваться.

Но вот он лег, как и полагалось, на пол, накрыли мы его деревянным настилом, а по этому настилу должен был проехать автомобиль с духовым оркестром.

Оркестр заиграл марш, машина тронулась с места, въехала на настил, а мотор на самой середине этого настила возьми да и заглохни! Музыканты повыпрыгивали из кузова, мы подняли настил, а наш атлет лежит на полу с закрытыми глазами… Оказывается, уснул.

Вскоре начал бушевать по Европе пожар большой войны. Однако в захолустья, в которых мы выступали, еще не доносился запах гари. В сороковом году, будучи довольно популярным борцом, я получил письмо, изрядно польстившее моему самолюбию. Хозяин крупного чемпионата сообщил, что в швейцарском городе, где он работал, появился любитель, который уложил одного за другим всех его борцов. Выставлять было уже некого, и мне предлагались хорошие условия.

Прибыв на место, я узнал, что этим феноменом оказался сыродел с пригородной фермы. По словам хозяина чемпионата, на этой чертовой ферме трудятся сплошные силачи! Перенести с места на место корову у них не считают подвигом.

И вот мы встретились… Молодой человек атлетического сложения был выше меня на голову. Он уже успел покорить сердца горожан, и высокая плата была мне предложена не зря. Я обязан был по контракту продержаться три сеанса, по двадцать минут каждый.

Целый час чистой борьбы!

Понятно, что билеты публика должна была приобретать на каждый сеанс отдельно.

В отличие от австрийского колбасника, мой теперешний противник имел отчетливое представление о технике. На первом сеансе я заботился не о том, чтобы побольше его вымотать, а о том, как бы самому не оказаться на лопатках.

Но вот первый сеанс окончился, естественно, безрезультатно, и публика кинулась покупать билеты на второй.

Сыродел заметно приустал, и «вымучивать» его стало легче. Сейчас я мог бы его положить, но тогда бы нарушил обязательство.

Зато на третьем сеансе он чуть не положил меня! Тут я понял, что свою расслабленность он просто-напросто инсценировал. Да, да, он был силен и даже опытен! Однако боролся все-таки он от случая к случаю, а я — чуть не каждый день. Для него борьба — забава, для меня — жизнь! С невероятным усилием я положил его на девятнадцатой минуте третьего сеанса.

Публика завыла от негодования. Она трижды за этот вечер возлагала надежды на своего любимца — и напрасно.

Зато мне удалось спасти репутацию чемпионата!

Когда страсти поулеглись, я еще долго сидел в гардеробной, собираясь с мыслями. Такой тяжелой встречи у меня не было никогда; положим, такого высокого заработка — тоже. Я готов был упасть на пол и заснуть.

Но вдруг пришел старик, занимавшийся здесь примерно тем же, чем занимался у Круца Янек, Он, не скрывая тревоги, сообщил, что сыродел не ушел и не уехал, а стоит с приятелями на улице с явным намерением расправиться со мной. Старик добавил, что здесь борцов даже убивали!

Моя радость от победы моментально померкла. Я еще немного посидел, потом медленно-медленно начал одеваться. На чью-либо помощь мне рассчитывать не приходилось, но ведь не ночевать же непобедимому атлету в гардеробной?!

Я вытащил из кармана перочинный нож — единственное мое оружие — и завернул его в носовой платок. Держа платок возле носа — будто у меня насморк, — я не слишком бодро вышел навстречу судьбе.

— Ну что же вы так долго? — хором набросились на меня сыроделы. — Мы вас уже тридцать минут ждем?!..

И, не дав мне времени на подыскание ответа, они также хором пригласили меня на ферму поужинать. Сыроделов было человек пять или шесть.

«А может, и не убьют…» — подумал я, садясь в их машину и стыдливо пряча нож поглубже в карман.

Приняли меня в семье моего противника как дорогого гостя. Оказывается, сыродел пообещал родителям познакомить их со своим самым достойным соперником.

Но главная радость была впереди. Мой противник оказался наполовину латышом, а во время ужина пришел его дядя, латыш, который готовился к возвращению на родину и оформлял нужные документы. Узнав о переменах, происшедших там, я тоже решил немедля вернуться, и все хлопоты по оформлению мой новый знакомый принял на себя.

И мы действительно вместе возвратились в советскую Ригу, но тут же попали в самое пекло войны…

Как меня мотала судьба по фронту и тылу, а потом по цирковому конвейеру — это уже другой рассказ. Скажу только одно. Борьба в советском цирке погасла. Отгремели парады борцов, увешенных медалями аж до щиколоток, ушли «чемпионы мира и его окрестностей», исчезли «черные маски», «маски смерти» и «решающие схватки до победного результата».

Ну что же, всему свое время, хотя, честно говоря, немножечко жаль…