Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Черт-те что! — обругал себя Виктор Николаевич в следующее мгновенье. Вот пожалуйста, предоставился случай быть вместе с Ниной, а на него накатил какой-то кошмар. Ведь все складывается хорошо!

Домой Курносовы возвращались все вместе, втроем. Не спешили. Свернули на бульвар, прошли до пятачка возле площади. Андрюша подбежал к мороженщице и купил три эскимо на палочке и угостил родителей. Огорчился, что не хватило денег на любимый ореховый пломбир. Купили и пломбир. Сели на скамейку — не ходить же с такой уймой мороженого. Потом прогулялись еще до Трубной и обратно, и странно, Виктор Николаевич уже не чувствовал необычности, уже не удивлялся своему сегодняшнему счастью, как будто и вчера, и всю жизнь так было, как будто не расставался он с Ниной, не разводился, а жили они дружно и неразлучно и гуляли по бульвару каждый день.

Андрей то чинно вышагивал рядом с матерью, то уходил вперед, присаживался на скамейку и ждал. И вот когда он сидел, Виктор Николаевич, взглянув на сына, вспомнил Шурку Лагина, как это бывало много раз. И сейчас вспомнил, как шли они потихонечку с Ниной и, не доходя этой скамейки, на которой теперь сидит Андрюша, встретили высокого белобрысого парня в расстегнутой шинели, такого беловолосого, что издали он казался седым. У Андрюши тоже белые льняные волосы, прямые, не волнистые, как у матери, и не кудрявые, какие были в молодости у отца. Брови у Андрюши тоже совсем темные, коричневые, и заметны уже будущие складочки за уголками четкого рта. А у Виктора Николаевича подбородок мягкий, скошенный, углы губ безвольными морщинками съезжают вниз.

Шурка Лагин вспомнился Виктору Николаевичу без зла и ревности, как обыкновенный, безразличный знакомый, общий для Нины и для него. Поэтому он чуть было не сказал, чуть было не сорвалось с языка: «А помнишь, Ниночка, мы встретили здесь…» Но спохватился и похолодел от этого своего внезапного желания произнести невозможные слова. Посмотрел искоса на Нину, и почему-то показалось, что и она припомнила сию минуту ту первую встречу с Шуркой. И только он заметил это (или ему показалось), как Нина перехватила его взгляд, спросила громко, с нарочитой, равнодушной веселостью:

— Вы не передумали ехать в Крым, а, Курносовы мужики? Я вам квартиру нашла. Одна наша сотрудница говорила, что у ее родственников в Евпатории свой домик и они всяким дикарям комнаты сдают.

— Андрюша, не упади! Ты слышишь, что предлагает мама? — сказал Виктор Николаевич, а сам подумал: «Ах, Нина, Нина! Да разве я обвиняю тебя? Я благодарю тебя за то, что у меня есть сын, моя милая, моя единственная жена!». — и продолжал улыбаться.

А на кой ему ехать в эту Евпаторию? Показать Нине, что он не боится этого города? Значит, и она живет в вечном страхе, как и он? Постоянно ожидает услышать от него постыдное обвинение? «Не бойся, Нина! Я скорее соглашусь умереть, чем упрекнуть тебя. Мы оба уже только слегка молоды, мы оба намучились за эти годы. Давай начнем жить рядышком тихо и мирно, жить вместе, радоваться Андрюшке, ждать внуков и стареть вдвоем…»

Именно так хотел бы сказать жене Виктор Николаевич. Сесть с ней на скамейку, погладить осторожненько ее пышные волосы, теперь уже подкрашенные, сказать эти откровенные, выстраданные в одиночестве, простые, очень разумные слова, ждать ответа, который приготовил за Нину в своих мыслях он сам. «Хорошо, Витя, — должна ответить Нина. — Я согласна. Мы оба одинокие и немолодые, мы оба любим Андрюшу. Зачем же нам любить его врозь?»

— Мама, поедем и ты с нами. Вот здорово будет!

— Езжайте одни. Ты же знаешь, Андрюша, что у меня отпуск в октябре. Все лето занято: то конференции, то симпозиумы.

Нина много лет работала стенографисткой в Академии медицинских наук. Вечерний институт ей не удалось закончить, оставила его на время после третьего курса, оправдывалась тем, что ребенок появился, но Андрюша вырос, могла бы и продолжать учебу, а она так и не принялась…

— Мама, когда же мы будем есть торт? Я ночью просыпался, думал, вдруг свет выключили, холодильник разморозился и торт в нем испортился.

— Какой ты, в сущности, еще ребенок, Андрей.

— Сейчас начнешь читать свою мораль!

— Начну! Ты лентяй, у тебя тройка по геометрии.

— И что? А у погибших на войне, думаешь, не было троек? Даже двойки были. Если бы я жил тогда на свете, то убежал бы добровольцем на фронт.

— В честь чего у вас торт сегодня? — спросил Виктор Николаевич, желая переменить разговор.

— В честь Дня Победы, папа, тебе в подарок. Участнику войны. Ты свой самый главный праздник забыл? Мама вчера купила, сказала, что потом не достанешь, а папа позовет нас чаевничать, мы и понесем ему в подарок торт.

— Андрей! — возмутилась Нина, покраснев. — Ну ты и вправду младенец. Мог бы чуточку соображать.

— А что? Пусть приглашает, а то вдруг он забыл. Зови нас, па-а, чай пить. Я сбегаю торт принесу. Бежать?

— Давай, сынок, двигай, а мы с мамой пойдем ко мне накрывать на стол.

— Нет, нет, — не согласилась Нина, возможно теперь в отместку сыну. — Мы еще уроки не делали, у нас завтра геометрия, мы три задачки должны решить.

— Ох, какая ты слишком уж правильная, ма-а. Просто до неприличия. Я же потом обязательно решу!

— Ах, наглец! Вот придем сейчас домой, я покажу тебе.

— Сегодня праздничный день, Ниночка, — вступился Виктор Николаевич за сына и за себя.

— Хорошо, Витя. Мы поздравим тебя с наступающим праздником часов в восемь или в половине девятого. Не поздно? Не уляжешься спать?

— Конечно нет!

Он понял, что этим вопросом Нина просила его, предупреждала. Только пьяным мог бы он завалиться спать в такую рань. Но не спит ли он сейчас? Укусить себя за палец, что ли? Счастье идет к нему, и так прямо, что можно сойти с ума! Он проводил жену и сына до их подъезда. Бывшая теща, укутанная в теплый платок, из которого сурово торчал ее большой нос, сидела на лавочке с двумя старухами. Виктор Николаевич любезно поклонился им, и — удивительно — теща благосклонно кивнула ему в ответ. «Вот что значит стать примерным семьянином!» — подумал весело он и поглядел на часы. Сейчас половина шестого, а в восемь Нина и Андрей придут к нему, да нет же, придут к себе домой! Стало вдруг страшно, что долгожданная радость не сбудется, растает, не свершившись, улетучится пустой мечтой…

Но все, о чем он мечтает, обязано сбыться! Через несколько недель или месяцев. Это уже неважно, через сколько, — десять пройдет или сто дней. Важно то, что именно так все будет. По-другому уже не может быть!

Быстренько, кое-как Виктор Николаевич прибрал свои комнаты, сбегал в магазин, принес закуски и бутылку вина. Пришлось подзанять десятку у Авроры Алексеевны. Праздник обязан оставаться праздником, как у всех нормальных людей, без всяких скидок на слабости. Точка. Со слабостями покончено.