Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Что с тобой, сынок? Что тебе привиделось?

— Не помню… А ты, па-а, уже встал? Уже нам надо вставать?

— Нет, нет, милый. Еще очень рано. Поспи.

Серый свет в окне, молчаливый, онемевший двор, серьезное и покорное, серое и непонятное лицо отца — все это было похоже на сон…

Бабушка не пошла провожать на вокзал. Она думала, что на вокзале нужно непременно целовать отъезжающих и ей придется поцеловать зятя. Мама рассказывала это и смеялась, а когда объявили, что осталось пять минут до отправления, она быстренько поцеловала Андрюшу и папу и велела:

— Ведите себя хорошо. Андрюша, никуда не ходи один, тем более на море. Только с папой. Витя, я тебя очень прошу. Ты понимаешь меня? Пожалуйста, Виктор!

— Не волнуйся, Ниночка. Все будет в порядке. Я понимаю.

Андрюша тоже понимал. Бабушка тысячу раз говорила, чтобы он ни на шаг не отходил от отца. «А то Витька, как останется один, сразу кинется в ларек хлестать водку. Напьется до полусмерти, и жулики вытащат у него деньги и документы. Как тогда ребенок вернется домой?»

— Помнишь, Ниночка, как ты уезжала этим же поездом? — спросил вдруг папа.

— Помню, — ответила мама и подняла голову, посмотрела на часы на столбе. — Уезжала я тоже в июне. — Но было видно, что маме не хочется об этом вспоминать. — Немедленно позвоните! Слышишь, Виктор? Андрюша, напомнишь папе, чтобы он завтра же вечером мне позвонил! Я не усну, не дождавшись вашего звонка!

— Отъезжающие, не видите, что ли, зеленый свет? Прошу в вагон! — позвала проводница.

Поезд тронулся тихонько, без толчка и скрипа, будто кто-то очень сильный потянул перрон мимо окна. Мама шла все быстрей, достала платочек из сумочки, вытерла глаза и все повторяла:

— Завтра же, Виктор, позвони! Андрюша, напомнишь папе!

— Позвоним, позвоним, не беспокойся! — громко обещал Андрюша, пытаясь опустить раму ниже и просунуть голову в окно.

Рама не поддавалась, голова не пролезала, и стало обидно тратить последние секунды на раму, и Андрюша перестал.

А поезд прибавил скорость, мама побежала и не могла уже говорить, а только открывала губы и махала платочком и жалобно улыбалась, будто от огорчения, что не может догнать окно.

Море лежало гладкое и голубое до самого горизонта и уходило, как известно из географии, за горизонт.

— Па-а, а что там дальше, какая страна?

— В ту сторону Турция, в эту — Румыния и Болгария. Проходили ведь в школе. Надо бы знать.

— Знаю, знаю. Но то по карте, а то в самом деле. Если бы сейчас была карта, я сообразил бы.

В самом деле, море оказалось совсем не таким, как Андрюша представлял себе. Думал, оно как большое водохранилище на Клязьме или залив на Москве-реке в Серебряном бору. Но море было ни на что не похоже, и невозможно было сравнивать его с рекой. Видел море в кино сто или двести раз, но в кино только видишь и не чувствуешь, а здесь набегала теплая волна, налетал ласковый теплый ветер, пахнущий чем-то свежим, приятным.

— Па-а, уже можно? Ну зачем так точно придерживаться правил?

— Пятнадцать минут не прошло. Ты еще не остыл.

— Нужно ровно пятнадцать?

— Ровно. А лучше бы не купаться в первый день. Не так уж и жарко сегодня.

— Совсем не купаться? Да ты что, па! Зачем же мы тогда приехали сюда в такую даль из Москвы? Поостывать на песке?

— Пфы, — сказала сама себе очень загорелая, почти коричневая девчонка в красных трусах и в красной полоске вместо лифчика.

Она сидела на песке, загорала (а куда уж еще?) и щупала прилепленную на носу бумажку, чтобы нос не облез. Зеленые квадраты ее очков закрывали половину лица, но Андрей точно знал, что за зелеными стеклами блещет обидная для него насмешка. Конечно, девчонка думает, что этот совсем не загорелый пацан видит море в первый раз в жизни и не умеет плавать, поэтому и боится лезть в воду без спросу. Он ей показал бы! Ведь ей, девчонке, не известно, что Андрей мог бы плюхнуться сразу и плавать сколько влезет, и отец не ругал бы его. Но дело в том, что сегодня надо слушаться папу. На него даже смотреть жалко. Он какой-то пришибленный и несчастный. Может быть, у него вытащили кошелек? Бабушка предупреждала, что в поездах всегда обкрадывают и никакая милиция вора не найдет.

— Па-а, у нас ничего не пропало?

— Что ты имеешь в виду?

— Кошелек.

— Кошелек или жизнь? — засмеялся невесело папа, вспомнил, наверное, как говорили разбойники в старину, нападая на проезжих. — Пропала, Андрюша, жизнь!

— Я же серьезно спрашиваю. Имею в виду воров, а не разбойников с большой дороги, — обиделся Андрюша. — Ну, можно? Сколько осталось минут?

Девочка фыркнула презрительнее и громче, чем в первый раз, вскочила, взметнув песок, побежала и кинулась в воду — и давай нырять! Вертелась колесом, мелькала то пятками, то головой. То выскочит из воды черная блестящая голова, то белые ступни.

— Видишь, сынок, как девочка умеет.

— Работает на публику, па-а. На нас.

— А тебе завидно.

— И я так умею. Зря мы не вынули из чемодана ласты.

— Успеешь и с ластами!

Отец лежал, опираясь на локти, подставив солнцу белую спину и черные широкие и длинные трусы. Он скучно глядел на море, не восторгался им и не спешил лезть в воду. И никуда вообще не спешил.

А утром, когда вышли из поезда, сказал, что им необходимо сегодня же разыскать одного старого знакомого, который живет в поселке на берегу. «Надо так надо!» — подумал Андрюша. Сдали вещи в камеру хранения на вокзале, позавтракали в кафе вкусно и без очереди, хотя мама пугала, что на юге летом как следует не поешь: везде полно. Потом приехали автобусом сюда в поселок. Прошли всю длинную улицу, вернее дорогу: с одной стороны хорошенькие каменные домики и садики, с другой морской берег. На берегу лодки. Есть перевернутые, а есть и неперевернутые, сталкивай в воду и плыви за горизонт… Но мечтать об этом было некогда. Андрей и папа шли и читали вслух номера домов. Нужен был семьдесят девятый. Это оказался последний домик, глина на нем поотставала кусками, облупленный, низкий, он выглядел хуже всех. И веранда была без стекол, одни столбики, которые обвивал виноград. Папа сказал: «Кажется, здесь». Постоял-постоял, подержался за калитку, но никого не окликнул и велел: «Пойдем, сынок, выкупаемся». Вот и пришли.

— Па-а? Сколько еще минут?

— Давай! Только входи потихоньку, медленно.

— А ты? Тебе и купаться не хочется?

— Сначала ты, сынок, потом я. Нельзя же бросить без присмотра сумку и одежду. Будем купаться по очереди. Иди.

Но тут коричневая девчонка, нанырявшись до того, что глаза у нее стали красные, вылезла из воды и предложила:

— Купайтесь оба вместе, а я за вашими вещами посмотрю.

— Спасибо. А вас это не затруднит? — как взрослую поблагодарил ее папа.

— Чего же трудного? Мне все равно стоять, — ответила она и опустила слипшиеся пучками мокрые ресницы, прикрыла ими серые и продолговатые, как у кошки, глаза. Заметно было, что ей понравилось, как папа с ней разговаривает: загорелые ее щеки порозовели и сравнялись цветом с облупленным носом: — Пожалуйста, постою, пока высохну. Не пойду же я мокрая домой.