Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Вы здесь близко живете и вот прямо так ходите купаться? — восхитился Андрюша и помечтал вслух: — Здорово! И умываться не надо. Проснулся утром и беги — ныряй.

— Я умываюсь, — ответила обиженно девочка. — А то от морской воды на коже выступает соль.

— Оседает, — поправил папа.

— Ага, — согласилась она. — А волосы от моря делаются как пакля. Расческа их не берет, — и, закинув голову назад, замахала черными мокрыми волосами.

Брызги от ее волос попали на Андрюшу, он отступил на шаг, девочка перестала трясти, застеснялась и спросила:

— Вы комнату у нас на поселке снять хотите или приехали в гости к кому-нибудь?

— Я не знаю, — пожал плечами Андрюша и обернулся к отцу: — Па-а, мы кто — гости или дикари? — Но отец промолчал, он не слышал вопроса, и Андрюше снова стало очень жаль его, такого одинокого, кем-то обиженного и смешного в развевающихся черных сатиновых трусах. — Мы приехали к папиному старому товарищу, — сказал вполголоса Андрюша и показал рукой на поселок. — Он живет в семьдесят девятом, вон в том доме, но мы туда еще не заходили.

— Знаю, кто там живет! — обрадовалась девочка. — Это же дядя Шура Лагин! К нему никто еще никогда не приезжал!

— Родственников никаких нет у него?

— Нету. Он с бабушкой Дашей живет. Они вдвоем. Она ему никто, просто соседка, а ухаживает за ним как родная мать. Стирает, готовит и на веранду выводит сидеть.

— Сам он, что ли, не может ходить?

— Он еле стоит на костылях. Ноги волочит. Раньше он вовсе не вставал. Вы разве не знали?

— Папа мне не говорил об этом. Па-а, ты слышишь? Лагин болен, у него ноги парализованы.

Отец молчал. Незажженная сигарета торчала у него во рту. Он присел на корточки и шарил в карманах брюк.

— Па-а, ты про Лагина знал, что он не ходит?

— Спичек нет, — сказал недовольно отец и выбросил сигарету, сел и, как ребенок, принялся играть с песочком: наберет в пригоршню, поднимет высоко и сыплет сквозь пальцы.

— Вы же засорите себе глаза, — сказала девочка, но отец ей не ответил.

Андрюше сделалось неловко, он спросил, чтобы не молчать:

— Лагин этот купается в море?

— Кто же его понесет?

— Знакомые какие-нибудь.

— Так он и дался. Он никого не хочет утруждать. Сам, говорит, пойду, когда научусь ходить, а пойду обязательно. Недавно вот попробовал, спустился с первой приступочки и упал. Ушибся сильно.

Набегавшие широкими дугами низенькие волны перекатывали камешки с места на место и меняли цвет песка. А песок не поддавался, волна отходила, и он вслед за нею опять светлел.

Андрюша шлепал ногой по волне и думал, как же это обидно — жить возле моря и не купаться, а лишь смотреть, как идут другие с полотенцами и надутыми камерами. «А ведь если бы Лагина положить на спасательный круг или на камеру, он вполне мог бы плавать. Лежи, греби руками и плыви», — подумал Андрюша и спросил:

— Па-а, мы выкупаемся и пойдем к Лагину?

— Поедем в город. Одевайся, Андрей. Пора обедать, а то позже мы не сумеем никуда попасть. Везде будет полно народу.

— Вы вернетесь, мальчик? — спросила девочка.

— Обязательно, — ответил ей Андрюша.

А отец ни слова не проронил…

В городе, чтобы пообедать, долго искали, где очередь поменьше. Мама оказалась права. Потом отправились на вокзал, взяли чемоданы и пошли по адресу, который дала маме ее сотрудница., Шли, шли, и снова отец передумал:

— Отнесем вещи обратно, Андрюша. Что нам с ними таскаться?

Снова отнесли, сдали обратно в камеру хранения, а с собой взяли сумку, но пошли не туда, куда собирались, а почему-то снова на автобусную остановку возле киоска с газированной водой. И поехали в поселок к Лагину.

У отца был по-прежнему жалкий вид, но Андрюша вопросов не задавал. Ясно и так, что отец не очень стремится повидать старого друга. А надо. Может быть, они поссорились когда-то давным-давно? Мириться всегда не хочется первым, всегда охота, чтобы первым заговорил тот, другой.

Приехали. Вышли у продовольственного магазина на конечной остановке, и отец очень пристально смотрел, как разворачивается автобус, делает круг.

— Опять в город надумал? — спросил Андрюша. — Ты меня совсем сегодня замотал, па-а. Да ну тебя. Идем уж скорей к этому твоему Лагину.

— Потерпи, сынок, — ответил отец грустно и ласково.

— Мальчик Андрюша из Москвы! Мы вас ждем! — звонко кричала та коричневая девчонка, высохнувшая и одетая в желтое платье.

Она бежала к ним, а за ней семенил маленькими шажками совсем старенький старичок в очках и белой широкой, вышитой по подолу рубашке. Он держался одной рукой за сердце, а в другой держал панамку, махал ею и тоже кричал:

— Кто приехал к Лагину? Кто? — И, наконец приблизившись, вынул из кармана большой носовой платок, протер дрожащими пальцами очки и, вглядываясь в отца, спросил: — Вы не от Виктора Николаевича Курносова? Я к нему писал в апреле.

— Получил я ваше письмо, Игнат Фомич, — ответил папа и улыбнулся одними губами, а глаза были печальные.

— Виктор Николаевич! Дорогой вы мой! — воскликнул старичок и привалился к отцу всей своей белой рубахой, обнял, чтобы, наверное, отдохнуть, а отдышавшись, показал на Андрюшу: — Это ваш сынок? — И услыхав, что он не ошибся, привалился к Андрюше, схватил его за руку и отрекомендовался: — Соломатко. Хороший знакомый вашего папы. — И снова кинулся к отцу: — Ах, Виктор Николаевич, это вы! А мы с Дарьей Даниловной головы изломали, когда прибежала соседская девочка Зоя и сообщила, что к дяде Шуре приехали из Москвы какие-то знакомые, сын и отец. Мальчик такой красивый, а мужчина среднего роста. Подходили, говорит она, к дому и почему-то не зашли. Ах, какая жалость, а мы все были дома, и я, признаться, заметил, что кто-то подошел и отошел. Шура тоже видел, что, кажется, кто-то постоял у калитки. Шура последние три дня лежал в постели, а сейчас потребовал вывести его на веранду. Господи, он и не предполагает, что приехали вы! Он сейчас сидит на веранде и ждет.

Старичок говорил без умолку и то складывал вместе сухонькие ручки, то разводил ими в стороны, показывая, как он рад. Так уж рад!

Отец и Игнат Фомич пошли вперед, а Зоя и Андрюша за ними.

— Пообедали хорошо? — спросила Зоя и смотрела на Андрюшу не так, как тогда на море, когда он был ей совершенно незнакомый, чужой и посторонний. Теперь она приветливо улыбалась, потому что они уже были знакомы.

— Да, пообедали, — ответил вежливо Андрюша. — Народу очень много. Стояли долго в очереди.

— И надо же вам было стоять! Бабушка Даша сердится, борщ у нее все равно пропадает. Наварила полную кастрюлю, а никто не ест, все разволновались.

— Я люблю борщ, — признался Андрюша. — А ты? — Он решил, что теперь, когда стало известно, что они с этой девочкой знакомы, просто неприлично говорить ей «вы». Она еще, чего доброго, может обидеться.