Геннадий Черкашин - Вкус медной проволоки

Аппарат американца стрекотал, а сам он кричал: «Это шоколад, это шоколад!» А мы гоняли этот шоколад. И еще бы долго гоняли, если бы Вовка Жереб не паснул его американцам. Тогда Киндер прыгнул на плитку, и понеслось...

- В Кейптаунском порту, - пел Киндер, - с какао на борту «Жанетта» поправляла такелаж...

Мы тоже вопили, а шоколад расползался под тапочками Киндера. Но Киндер не обращал на это внимания и топал ногами так, что поднялась пыль.

Потом Киндера стошнило. Он изгибался и рычал, как будто его выворачивало наружу. Мы бросились ему на помощь, но он лёг на землю и стал громко и часто дышать. Мне показалось, что Киндер умирает.

Невысокий американец повернулся и пошёл прочь. За ним потянулись остальные. Американцы, вдруг свернув с дороги и карабкаясь по камням, скрылись за стеной разрушенного дома. Вся правая сторона этого квартала лежала в руинах. Её можно было пройти насквозь вдоль и поперек.

Нащупав рогатку, я кинулся следом. Я не собирался стрелять в кого-нибудь из них, нет. Я только собирался хорошим выстрелом разбить киноаппарат.

Я пошёл наперерез и спрятался за кустами сирени перед стенкой, в которой была дыра. Я видел, как они остановились, и уже поднял рогатку, когда тот, что был поменьше остальных, вдруг треснул верзилу по роже.

Они стояли друг против друга, один ниже другого на голову и намного поуже в плечах. Верзила мог убить своего противника одним ударом. Третий американец, задрав голову, смотрел на небо. Вверху кружились чайки.

«Чайки над берегом. Будет шторм, - подумал я, - обязательно будет шторм».

А третий все смотрел на чаек. Он молчал. Он делал вид, что ничего не видит. Тогда тот, что был поменьше, снова треснул верзилу по роже. На этот раз он бил хуком. Верзила отлетел в сторону и по стене сполз на пол. Он сидел на земле, расставив ноги, и не решался встать. Это стоило показать ребятам. И я бросился за ними. Но, не добежав до них, я увидел, как перепачканный сажей и известью верзила выбежал на дорогу и, оглядываясь, понёсся на угол, откуда была видна бухта и пароход.

«Виктория» ушла через три дня. Все эти дни на берег выезжали амфибии, груженные ящиками. В ящиках были подарки. Через месяц мама принесла мне ковбойку, бежевое пальто из верблюжьей шерсти и нательный комбинезон, который я почему-то стеснялся носить.

- Понимаешь, матери опять очень плохо, вчера приступ был... - тихо произнёс Киндер. Он стоял передо мной и почёсывал руку - у него началась экзема. - Сейчас навалом идёт ставрида. Я помою ялики, и мне что-нибудь перепадёт, ставриды дадут или денег. Нужно купить мяса, поэтому я попрошу денег. Хоть немного мяса, чтобы сварить ей бульон. Посмотри, чтобы Юрка не съел весь хлеб или чтобы у него не отобрали его.

- Иди, - сказал я, - все будет в порядке.

Мы вышли из-за угла, и я стал в свою очередь. Подошёл Котька и с ходу примазался ко мне.

- Это ещё что такое?! - сказала женщина, которая стояла за мной.

- Я занимал, - сказал Котька. - Спросите у него.

- Он занимал, - соврал я.

- Ничего не знаю, - сказала женщина. - Я его здесь не видела.

- Я его просил занять, - сказал Котька.

- Он просил, - сказал я.

- И вам не стыдно обманывать старших? - спросила она.

- Подумаешь, всего полбуханки, - сказал Котька.

- Вот так всегда! - возмутилась женщина. - Стоишь, стоишь, и конца-краю не видно.

- И не говорите, - поддержали её другие. - И ещё пекло такое...

- Да, такого пекла весной ещё не было. Если опять летом засуха будет, то жди голода похлеще нынешнего, - грустно сказала женщина, которая стояла за мной. Котька подмигнул мне. Мог и не подмигивать - и без него я теперь знал, что они уже забыли о нем. Я знал, что они сейчас начнут делиться друг с другом своими бедами, рассказывать, кто у кого и где погиб, кто ранен, что пишут с фронта. Стоило им затронуть эту тему, как они переставали замечать что-либо - и ко мне могла примазаться вся наша улица.

Но тут я услышал заливистый лай щенка и, посмотрев за угол, увидел, что Юрка кружится на месте, а вокруг него носится щенок, гоняясь за сумкой, в которой было немножко хлеба.

- Опять за старое! - сказал я строго.

- А что, нельзя?

- Мы вон стоим с Котькой, и ты стой.

- Ладно, - сказал он с неохотой.

- Жди, когда мы получим.

- Я и жду.

- Ну и жди.

- Дай мне часы твои поносить? - неожиданно попросил он.

- Ну вот еще! Где ты видел, чтобы такие шкеты носили часы? Подрасти сначала.

Я вернулся в очередь и покосился на свои часы. Они были совсем как настоящие. Жаль только, что в них не было пружины, но стоило покрутить головку, как стрелки начинали двигаться и показывали время. Часы подарила мне мама, и все мальчишки завидовали мне. Мне предлагали за них две рогатки из противогазной резины, бензиновый коптильник, сделанный из снарядной гильзы, сто немецких патронов с трассирующими пулями и сломанную ракетницу. Но я не соглашался.

- Следующий, - сказала продавщица.

Я протянул карточки.

- Ты больше не мог их скомкать? - сказала продавщица и отрезала от каждой карточки по талону.

- Дайте с довеском, - попросил я.

Она дала с довеском.

Мы вышли и отдали довески Юрке.

- Уже всё? - спросил Котька.

- Ещё Жереб не приходил, - сказал Юрка.

- Жереба не жди, - сказал я. - Его мать стала перевешивать хлеб дома, ей надоело, что он не приносит всю порцию.

Мы с Котькой вернулись домой, а маленький Юрка поплёлся на базар искать Киндера.

Вечером я пошёл в штаб-халабуду.

Штаб мы построили в одной развалине из камней и покрыли его ржавым железом. Каждый вечер мы собирались в штабе, куда мы натащили травы и немецких винтовок. Они все еще валялись где попало, и патронов к ним всегда было вдоволь.

Иногда мы устраивали «салют победы», и тогда по всей улице хлопали калитки и долго не смолкали собаки. Потом родители начинали звать нас. Они боялись бандитов. Говорили, что в Севастополе орудует банда «Чёрная кошка». Поздним вечером поодиночке ходить боялись, в каждой развалине мерещился бандит.

Все ребята были уже в штабе. В углу лежал Вовка Жереб и курил отличный «бычок». Не было лишь одного Киндера.

В этот вечер мы пошли в кино. По средам и субботам в воинских частях показывали кино, но, чтобы его увидеть, нужно было незаметно проскочить мимо часовых. Мы перелезли через стенку у самого моря, проползли мимо часового, потом еще метров сто бежали мимо казармы и причалов, где стояли торпедные катера, мимо складов, где хранились торпеды, пока не попали на киноплощадку. Здесь уже сидели другие ребята - и наши, и карантинские, но и среди них Киндера не было. Мы сели на землю перед экраном и стали ждать начала. Сзади нас на скамейках сидели матросы и девушки, которых они провели через проходную. Девушек они проводили, а нас никогда. Девушки громко смеялись, а мы должны были молчать, потому что в любую минуту мог появиться дежурный и вывести нас.