Григорий Боровиков - Ника

К обеду Нику разморила жара. От долгого стояния на тряской машине дрожали ноги, ломило поясницу. Когда подъехала одноконная подвода и Лиза, стоя в передке телеги, стала махать платком, Ника обрадовалась отдыху.

Умолк шум моторов. В тени комбайна собрались механизаторы. С красными, потными лицами раскидались в свободных позах — кто сидел, обхватив отяжелевшими руками согнутые в коленях ноги, кто полулежал прямо на колючей стерне. Во всех чувствовалось одно: усталость, наслаждение отдыхом и сознание важности своей работы.

Лиза зазвякала половником, наливая из двухведерного бидона в миски похлебку со свининой, люди стали разбирать ложки и куски хлеба. Ели медленно, много, со вкусом, потом жадно пили холодную воду, пахнущую деревянной бочкой, курили и мало-помалу начинали разговаривать неторопливо, негромко.

Нике не думалось о еде во время работы, ей хотелось напиться и полежать. Но, попробовав похлебки, она с наслаждением съела полную миску и ощутила слабость во всем теле. Лежа в сторонке от мужчин, в прозрачной тени, не дающей прохлады, а только укрывшей ее от прямых лучей солнца, на мгновение услышала скрип телеги, потом потрескивание сохнущей соломы и крепко заснула.

Оставляя за собой вытянутое желтое облако пыли, мчатся по дорогам грузовики: от комбайнов на тока, с токов — на элеватор, что высится серым небоскребом на железнодорожной станции.

Алексей ведет нагруженную машину на элеватор по знакомой дороге. Он знает на ней все подъемы, спуски и повороты, все выбоины. С машиной он сжился, знает ее поведение, чувствует ее в руках.

Уже две недели возит он зерно. С родителями видится случайно и мельком, ест, где придется, спит, где застанет ночь. Алексею не в тягость такая жизнь, она увлекает его. Ему нравится, что людей связала общая работа, понятен смысл тяжести и лишений. Слово «хлеб» в эти дни произносится чаще других слов. Хлеб, хлеб, хлеб!.. И приходят Алексею на ум мысли о том, что тысячи лет люди трудились, прежде чем научились выращивать зерно, выпекать из него хлеб, без которого немыслима жизнь человека.

Вырулив с полевой дороги на шоссе, Алексей прибавляет газу; ветер со свистом врывается в кабину, треплет завитки волос на потном лбу, гладит смуглые щеки.

На элеваторе завозно. Грузовики один за другим въезжают на помост-весы, а машины все прибывают, выстраиваются в очередь. В буфете толчея. Водители закусывают, пьют фруктовую воду, шумно разговаривают, шутливо задирают буфетчицу, полную рыхлую женщину.

Алексей съел булочку, запил водой, пошел потолкаться среди шоферов, среди которых немало из Москвы, Ленинграда, Ярославля, Горького. В такую даль прислали их с машинами ради хлеба, который здесь владеет сейчас людьми. Кое с кем из приезжих у Алексея завелось знакомство.

Тем временем очередь подвинулась. В кузов машины Алексея залезла девушка, запустила в зерно щуп. Через несколько минут сделала отметку в бумажке: зерно годится.

Обратно Алексей ехал порожняком. Хотел гнать быстрей, но, как назло, навстречу то и дело шли машины, а попутно двигалась впереди длинная колонна перегоняемых куда-то грузовиков и комбайнов.

Добрался до тока, отдал квитанцию, лег в тени, смотрел, как двигался транспортер, на который девушки кидали лопатами зерно, и оно тугой струей лилось в зернопульт, а оттуда вылетало фонтаном, сея в воздухе пыль и полову. Из чистого вороха девушки стали насыпать зерно в кузов машины. Загорелые с головы до ног девушки были так естественны в движениях, что тяжелая работа казалась со стороны легкой.

— Готово! — услышал Алексей и полез в кабину грузовика.

В самый разгар уборки стали поспевать помидоры. На сбор их Венков поставил старух и детей, а старшей — Тамару Николаевну.

Помидоры должен был забрать по наряду городской пищеторг. Приехали два грузовика, увезли навалом пять тонн. Через день прибыл один грузовик.

— Что ж вы на одной машине! — возмущался Венков. — Помидоры осыпаются, нам их девать некуда.

— Машины на вывозку зерна мобилизовали, осталась одна. Да и ее заберут, пожалуй.

Больше машина не приехала. Из колхоза звонили в город, услышали ответ: не на чем возить помидоры.

— Что же с ними делать? — вслух рассуждал Венков. — Гибнут ведь.

Он знал, что овощи надо перерабатывать на месте: солить, консервировать, делать соки, варить пасту. Да мало ли что можно сделать из спелых помидоров! Но ни бочек для засолки, ни оборудования для консервирования в колхозе нет.

— Пошли нас в город на базар с помидорами-те, — посоветовала Матрена. — Доход дадим. До пристани недалеко подбросить, а там на пароходе.

Венков подумал, посчитал, что из этого может получиться, и решил по-своему. Тамара Николаевна послала ребятишек собирать по домам корзины и ящики. Все, что удалось найти, заполнили отборными помидорами, повезли на пристань, где и распродали пассажирам с пароходов. Ящик помидоров пришлось дать начальнику пристани, и он отвел колхозу место у самых сходней. И стали каждый день возить помидоры на пристань. Продавали мерой: солдатским котелком, ведром.

Доставалось Тамаре Николаевне. С утра надо собрать помидоры, потом отвезти их на пристань, оставить там трех старушек, вечером привезти их вместе с тарой и выручкой. Но дело шло, хотя и хлопотливое, но доходное.

Не хватало людей на сбор огурцов, и они перерастали, желтели. Венков ворчал: зачем было возиться с огурцами, зачем он подчинился указанию районных организаций? Те говорили о снабжении овощами городов, но ведь знали, что вывозить овощи не на чем и они погибнут. Эта история повторялась из года в год. Немного закупил огурцов и засолил на месте райпотребсоюз для столовой. Но это капля из моря. И решил Венков подождать немного и пустить на огурцы свиней.

А впереди был август. Поспеют яблоки, арбузы, дыни. В плане государственных поставок фрукты не значатся. Куда их девать? Опять на пристань возить? Дать объявление в газете, что на месте продаются фрукты? Будь село близ города — нагрянули бы покупатели, сами набирали бы, колхоз только взвешивай да деньги получай. А сюда кто поедет? Погибнут овощи и фрукты — за это никто не спросит. Другое дело — хлеб: за него строгий ответ. Ради хлеба распахали луга, запретили сеять кормовые травы. На совещании областей Поволжья досталось тем секретарям обкомов, которые разрешили не подчистую выкорчевать травы. И кличка унизительная появилась: «травопольщик». Один секретарь обкома чуть заикнулся в защиту трав, так через несколько дней слетел с этого поста и так уже не поднялся, пребывал на «низовой» работе…

Горькая память Венкова не могла забыть этого долгие годы. Он был убежден, что не надо расширять посевные площади, а повышать их урожайность, верил, что придет время, когда уменьшатся посевы зерна, а урожайность вырастет, что появятся искусственно созданные луга… Но что толку в его думах. Утешался одним: веру его истребить ничто не сможет… и вопреки директивам он тайно посеял кормовую свеклу и немного люцерны…