Григорий Боровиков - Ника

— Благодарю вас, Валентина Михайловна. — Ответив на поклон Венкова поклоном, Перепелкина села, а Николай Семенович стал расхаживать по комнате и, к удивлению молодежи, не было на его лице никакого неудовольствия, напротив, то и дело играла в уголках крупного рта улыбка. — Вольному воля. Убыль сельского населения будет восполняться машинами, и при этом продукции будем давать больше. — Рука, сжатая в кулак, взметнулась вверх, замерла на секунду и резко опустилась. — И жизнь будет краше… А теперь перейдем к делу. Есть у нас деньги на достройку клуба. Но, если хотите, чтобы клуб был скорее, надо помочь. Комсомольско-молодежным субботником. И не одним. Дело добровольное. Теперь слово вам: говорите, решайте!

Николай Семенович сел. Среди молодежи началось перешептывание, потом побежал говорок, скоро перешедший в гул, и, наконец, Ника первой встала и заговорила в лад со словами Венкова.

Вскоре после войны построили первую в области асфальтированную дорогу, связавшую областной центр с небольшим городком, прославленным цементными заводами. Днем и ночью шли по дороге цементовозы, катили грузовики с известью, зерном, с товаром для сельских лавок, с колхозниками на базар. Узкую дорогу местами уже разбили, но водители, измотанные грунтовыми проселками, радовались и этой благодати.

Грузовик из Усовки ехал на станцию Сенная за шлаком. В кузове сидели девушки, пели, смеялись. По сторонам дороги лежали убранные поля, темнели по холмам нагие дубравы, ютились вдоль речек и оврагов деревни. Машина взвихривала снежную крупу, смешанную с пылью, резкий поток воздуха холодил лицо. На поворотах девушек толкало друг на дружку, и они взвизгивали, довольные стремительным движением.

На Сенной, узловой станции, было оживленно. Прошел пассажирский поезд с Алтая на Украину, и Ника физически почувствовала сладость дальнего путешествия. Но сейчас она не завидовала пассажирам: сейчас она была захвачена собственным движением.

Дружно накидали в кузов шлак. Пока водитель ездил в Усовку, гуляли по станции, по поселку, заглядывали в магазины, на вокзал, привлекая внимание своим необычным видом с лопатами в руках. И даже от этого было озорновато-весело, легко на душе. Два молодых офицера-летчика засмотрелись на них. «Три грации в ватниках и валенках», — сказал один, толкая другого в бок. «Славные девушки, — ответил тот. — А рыжая-то недурна… глаза серебристые». И от этой мимоходом брошенной фразы Нике стало радостно.

На другой день засыпали «черные» полы и потолки. С хрустом вонзались лопаты в шлак, скрипели лесенки под ногами девушек, таскавших носилки, стучали молотки и топоры.

Алексей Венков сидел верхом на стопке досок, в четыре руки с другим плотником строгал двуручным рубанком. Малахай лихо сдвинут на затылок, куртка расстегнута, красную шею обдувает ветром.

— Алеш-а-а! — певуче кричит ему Ника и приветливо машет рукой.

В ответ он только подмигивает и сильней налегает на рубанок.

Его добродушная улыбка нравится Нике, тревожит ее, и она думает о нем просто, тепло, нежно.

А когда плотники настилали и сколачивали полы, руководивший всей работой дед Лавруха беззлобно покрикивал на девушек:

— Складай доски в порядок, а не бросай как ни попадя!

Окрик только потешал девушек, вносил оживление.

Ника все делала с увлечением: таскала кирпичи и доски, выгребала мусор, обмазывала стекла, а когда пришло время побелки, взялась за малярную кисть.

Почти каждый день Алексей провожал ее до дома, шел рядом, болтал о чем попало. Ника видела, что нравится ему, и это было ей приятно. Не понимала она только одного: почему он застенчив с ней. Сколько раз она невольно заставляла его краснеть и про себя потешалась над ним. Ну что за парень! Недурен, неглуп, на народе орел, а наедине с ней тетеря тетерей!

Однажды она спросила, были ли у него увлечения девушками.

— Есть одна девчонка, — ответил Алексей, — вместе учились. Мне она нравится. Я даже однажды пострадал за нее.

— Это интересно! Расскажи!

— Чего тут рассказывать. Учительница выставила ее из класса. Я считал это несправедливым и тоже вышел в знак протеста. За это мне сбавили отметку по поведению.

— Это и все? — разочарованно спросила Ника.

— Все.

— А я думала, что-нибудь захватывающее. — Подумав, она спросила со свойственной ей непринужденностью, к которой никак не мог привыкнуть Алексей: — Так ты увлекался этой девушкой или она тебе только нравилась?

— Она мне и теперь нравится. А увлечение — это, наверно, что-то более сильное.

— Увлечение — это когда на уме только этот человек… постоянно, всегда и везде, он живет в сердце, этот человек…

— Ты уже испытала это?

— Нет еще… Но хочется испытать.

— За чем же дело стало?

— Вот чудак! Это же не должно делаться намеренно, это должно случиться нечаянно, помимо воли, неожиданно… Чего ты смеешься?

— Да так.

— И ничего смешного в этом нет.

— Почему девушки мечтают о любви?

— А парни не мечтают?

— Нет! — Алексей вдруг захотел показаться видавшим виды и охладевшим к жизни молодым старичком. — Я, по крайней мере, не трачу на это время.

— Значит, ты сухарь!

— Да еще заплесневелый, — с наигранной веселостью ответил Алексей.

— А известно тебе, что за плесенью наступает червивость?

Алексей обиделся: «Больно уж ты языкастая!» Однако виду не подал.

Но Ника заметила в нем перемену и продолжала говорить, смеясь:

— Я буду звать тебя Сухарь Сухаревичем? Хорошо? Это так идет к тебе!

Не найдя что ответить и не умея попасть в шутливо-насмешливый тон, каким говорила Ника, Алексей чувствовал себя униженным и вызывающе молчал.

Так и разошлись они на этот раз молча, и Алексей не стал ее провожать после работы, а вскоре Ника перестала приходить на строительство клуба.

Сквозь высокую стеклянную крышу сеется матовый свет осеннего дня. Огромное каменное здание без окон все заполнено этим спокойным светом, придающим всему серый окрас. Длинные каменные прилавки протянулись несколькими рядами. На каждом прилавке свой товар: на одних овощи и соленья, на других яйца, масло, молоко, на третьих битая птица, кролики, дичь; в мясном ряду — свиные, бараньи, говяжьи туши, здоровенные мужики в искровавленных фартуках кладут туши на толстенные тюльки, разрубают на куски огромными отточенными топорами; фруктовый ряд цветет красками Кавказа и Туркестана: ярко-красные гранаты, подрумяненные яблоки, белый и черный виноград, зеленовато-бурые груши, грецкие орехи, фундук, айва, вино; в особых местах идет торговля рыбой, колбасой, консервами, медом, хлебом…

Для торговли картошкой отведено самое незавидное место, в углу рынка. Ника стоит за прилавком, скучает. Рано утром начала торговать, а продала лишь полмешка. Если так пойдет торговля, то ей не распродать картошку и за пять дней.